I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Наконец-то я дочитала первый том, остальные просто еще в глаза не видела. Первое отличие, которое бросается в глаза - недостает гэльского языка. Второе - все как-то более мирно и безопасно, чем в фильме. Сказать, что книга меня разочаровала, нет, я этого не скажу, ну...Ну просто она другая, хотя главная линия мужской дружбы и преданности чувствуется от начала и до самого конца. Выловила пару отрывков и удивилась, ведь насколько я помню, Круакан не гора, а пещера, которая служит входом в иной мир. Может, автор просто не вдавался в подробности, когда писал? Смутило упоминание оконных стекол в поместье дяди, если вдуматься, то в то время стекло было баснословно дорогим, и стеклянные чащи или бусы ценились на вес золота. Откуда же тогда не у очень богатого римлянина в Британии стеклянные окна? С шашками вынуждена согласиться, потому что по информации они были известны еще со времен Древнего Египта. В общем, можно до бесконечности искать сходства и различия, но не стоит этого делать. По крайней мере, для меня читать книгу после просмотра фильма не было не интересным занятием. Чего, к примеру, я не могла сказать после просмотра фильма о Волкодаве, вот тогда я подумала, что меня жестоко надули бездарной мазней.
Как то вечером через месяц Марк с Эской остановились, чтобы дать передохнуть усталым лошадям. Они очутились на крутой горе над Западным океаном. Предвечернее небо было расцвечено, как грудка голубя, ветерок ерошил блестящую поверхность воды, а вдали на этом умиротворяющем блеске, как спящие чайки, легко плыли многочисленные островки. В покойной бухте стояли на якоре несколько торговых судов; синие паруса, принесшие их из Гибернии, были убраны; казалось, что суда объяты сном. А к северу, задумчиво глядя на всю эту картину, вздымался Круахан, угрюмый, в темных одеждах, в венце из тумана, – срединная выпуклость кельтского мира.
По большей части он сидел на пороге жилой хижины, смотрел, как работают женщины, и растирал засохшие плитки мази, а потом раскладывал мазь в маленькие свинцовые горшочки. Эска же уходил с охотниками или пас вместе с пастухами скот на кручах. По вечерам Марк беседовал с мужчинами, сидя у костра; обменивался разными историями со смуглыми торговцами из Гибернии, постоянно проходившими через деревню туда или обратно (между Гибернией и Каледонией шла беспрерывная торговля изделиями из золота и оружием, рабами и охотничьими собаками); терпеливо выслушивал старого Традуи, деда нынешнего вождя по материнской линии, – тот без конца рассказывал про охоту на тюленя, когда он и мир были молоды, а мужчины и тюлени были сильнее и свирепее, чем нынче.
Как то вечером через месяц Марк с Эской остановились, чтобы дать передохнуть усталым лошадям. Они очутились на крутой горе над Западным океаном. Предвечернее небо было расцвечено, как грудка голубя, ветерок ерошил блестящую поверхность воды, а вдали на этом умиротворяющем блеске, как спящие чайки, легко плыли многочисленные островки. В покойной бухте стояли на якоре несколько торговых судов; синие паруса, принесшие их из Гибернии, были убраны; казалось, что суда объяты сном. А к северу, задумчиво глядя на всю эту картину, вздымался Круахан, угрюмый, в темных одеждах, в венце из тумана, – срединная выпуклость кельтского мира.
По большей части он сидел на пороге жилой хижины, смотрел, как работают женщины, и растирал засохшие плитки мази, а потом раскладывал мазь в маленькие свинцовые горшочки. Эска же уходил с охотниками или пас вместе с пастухами скот на кручах. По вечерам Марк беседовал с мужчинами, сидя у костра; обменивался разными историями со смуглыми торговцами из Гибернии, постоянно проходившими через деревню туда или обратно (между Гибернией и Каледонией шла беспрерывная торговля изделиями из золота и оружием, рабами и охотничьими собаками); терпеливо выслушивал старого Традуи, деда нынешнего вождя по материнской линии, – тот без конца рассказывал про охоту на тюленя, когда он и мир были молоды, а мужчины и тюлени были сильнее и свирепее, чем нынче.