I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 05 сентября 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
В Ирландии состоялся автопробег в честь 65-й годовщины Победы
8.05.2010, 18:34 |
Около 40 автомобилей приняли сегодня участие в автопробеге по Восточной Ирландии в честь 65-й годовщины Победы, организованном русскоязычной общиной.
"Сегодня мы отдаем дань уважения храбрым русским солдатам, которые сражались с фашизмом и погибли, - заявил на церемонии перед началом автопробега депутат парламента Ирландии, экс-лорд-мэр Дублина Майкл Мулкахи. - Мы также вспоминаем и тех ирландцев, которые воевали на стороне союзников". Мулкахи подчеркнул, что важно не забывать историю и отмечать победу над фашизмом, сообщает ИТАР-ТАСС.
Старт автопробегу был дан в дублинском Феникс-парке. Автоколонна, украшенная российским и украинским флагами, а также советским стягом, проследовала в Блессингтон (графство Уиклоу), где на берегу озера состоялся пикник для участников.
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Об этом сообщили в ирландском посольстве в Москве. На 9 сентября в Кремле запланированы переговоры с российским коллегой Дмитрием Медведевым. Президента Ирландии будет сопровождать делегация ирландского бизнеса, представляющая 30 компаний, во главе с министром торговли и коммерции страны Билли Келлехером.
В день прибытия Мэри Макалис встретится с московским мэром Юрием Лужковым. Тем же вечером президент примет участие в деловом ужине. Утро 8 сентября Мэри Макалис начнет с возложения венка к Могиле Неизвестного солдата в Александровском саду. Затем она выступит на российско-ирландском форуме по нанотехнологиям, организованном госкорпорацией «Роснано» и Научным фондом Ирландии. После чего запланирована встреча с патриархом Московским и всея Руси Кириллом.
Развитие культурных связей между странами также не останется без внимания: Мэри Макалис посетит вечер ирландской музыки и танца, организованный послом Филипом Макдоной.
10 сентября ирландский лидер уже будет находиться в северной столице.
Как бы мне хотелось присутствовать на этой встрече!
В день прибытия Мэри Макалис встретится с московским мэром Юрием Лужковым. Тем же вечером президент примет участие в деловом ужине. Утро 8 сентября Мэри Макалис начнет с возложения венка к Могиле Неизвестного солдата в Александровском саду. Затем она выступит на российско-ирландском форуме по нанотехнологиям, организованном госкорпорацией «Роснано» и Научным фондом Ирландии. После чего запланирована встреча с патриархом Московским и всея Руси Кириллом.
Развитие культурных связей между странами также не останется без внимания: Мэри Макалис посетит вечер ирландской музыки и танца, организованный послом Филипом Макдоной.
10 сентября ирландский лидер уже будет находиться в северной столице.
Как бы мне хотелось присутствовать на этой встрече!
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
1) Подошла бы под видом посетителя за автографом и отвесила пощечину;
2) Или получила бы автограф и разодрала книгу.
Чего достоин Тони Блэр пинка или петли? (с) Белфаст
В интервью Би-би-си, посвященном публикации своих мемуаров, бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр назвал исламский радикализм главной угрозой в сегодняшнем мире.
Радикальные исламисты считают, что любой способ достижения цели оправдан, включая применение химического, биологического или ядерного оружия, заявил Блэр.
Экс-премьер, при котором Великобритания присоединилась к войне в Афганистане и Ираке, отверг предположения о том, что его собственная политика могла способствовать росту исламского радикализма.
Отвечая на вопрос о том, как он относится к утверждению о том, что чеченцы, кашмирцы, палестинцы, иракцы и афганцы противостояли оккупации, Блэр заявил, что западная политика призвана противостоять радикальным исламистам, потому что они "безнравственные и отсталые".
Целью Аль-Каиды в Ираке было "не выдворить американские войска из Багдада, а дестабилизировать правительство, за которое проголосовал народ Ирака", сказал он в интервью корреспонденту Би-би-си Оуэну Беннетт-Джонсу.
После 11 сентября
Бывший британский лидер, который сегодня является спецпосланником международного квартета по ближневосточному урегулированию, заявил, что Иран - одно из крупнейших государств - спонсоров исламского радикализма, и необходимо любым способом не допустить создания Тегераном ядерного оружия.
"Мы должны дать очень четкий сигнал Ирану - что они не могут иметь ядерное оружие, и мы их остановим", - сказал он. Блэр уточнил, что не выступает за военные действия, а просто хочет сказать, что нельзя исключать никаких вариантов.
Иран настаивает, что занимается ядерными разработками исключительно в гражданских целях.
В интервью Би-би-си Тони Блэр отметил, что его взгляд на внешнюю политику изменился после терактов в США в 2001 году.
"После 11 сентября так или иначе я чувствовал, что определение степени риска изменилось. Самая серьезная угроза состоит в сочетании этого радикального экстремистского движения и того факта, что, если бы они могли, они бы применили ядерное, химическое или биологическое оружие", - сказал Блэр. "С учетом этого рисковать нельзя", - добавил он.
По словам Блэра, он мучился над вопросом, как дать отпор исламскому радикализму и до сих пор сомневается, правильно ли поступил. Это очень сложные вопросы, заявил Блэр. "Этот экстремизм имеет настолько глубокие корни, что в конце концов они должны знать: им противостоит воля, которая сильнее их воли", - отметил он.
Тони Блэр также выразил оптимизм по поводу перспективы установления мира на Ближнем Востоке.
В четверг в Вашингтоне начались прямые переговоры между израильтянами и палестинцами.
"Все еще друзья"
Выступая в Дублине в эфире развлекательной телепрограммы Late Late Show, Блэр сказал, что, по его мнению, мирный процесс на Ближнем Востоке схож с историей Северной Ирландии, и увенчается успехом. "Я считаю, он может быть урегулирован. Просто нельзя сдаваться", - заметил спецпосланник на Ближнем Востоке.
Когда у Блэра брали интервью, активисты пацифистского движения устроили у дублинской телестудии небольшую акцию протеста.
В Late Late Show Блэр также сказал, что сохраняет дружеские отношения со своим преемником на посту премьер-министра Гордоном Брауном.
В своей автобиографии Блэр написал, что Браун "мог доводить до бешенства", обладал "нулевым эмоциональным интеллектом" и пытался сорвать проведение ключевых реформ. Тем не менее, Блэр отметил, что есть много вещей, которые его восхищают в Брауне, и не исключил, что по-прежнему бы мог пропустить с ним пинту-другую.
Как сообщает РБК, на презентации его мемуаров Тони Блэра закидали яйцами и ботинками.
В Дублине демонстранты закидали экс-премьера Великобритании Тони Блэра яйцами и ботинками во время презентации его мемуаров в книжном магазине.
Активисты антивоенных движений заявляли, что "руки Тони Блэра по локоть в крови" и обвиняли его в ведении незаконной войны в Ираке, передает Associated Press.
Отметим, что мемуары Тони Блэра побили рекорды продаж в первый же день. В книге экс-премьер рассказывает о своих отношениях с другим, тоже бывшим премьером, Гордоном Брауном; о смерти принцессы Дианы и об иракской войне.
Несмотря на то, что путь от автомобиля до книжного магазина, где должна была состояться презентация книги, был отцеплен полицией, Блэру пришлось преодолевать его бегом.
Собравшиеся демонстранты сначала попытались прорвать полицейское отцепление, а затем закидали бывшего премьера яйцами и ботинками, которых не пожалели ради такого «антивоенного дела».
Из-за таких же активистов в Лондоне не состоялась вечеринка по поводу выхода книги воспоминаний Тони Блэра.
Напомним, что книга Блэра "Путешествие" вышла 1 сентября в Великобритании, США и Канаде. За несколько дней она побила все рекорды продаж и стала настоящим бестселлером.
2) Или получила бы автограф и разодрала книгу.
Чего достоин Тони Блэр пинка или петли? (с) Белфаст
В интервью Би-би-си, посвященном публикации своих мемуаров, бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр назвал исламский радикализм главной угрозой в сегодняшнем мире.
Радикальные исламисты считают, что любой способ достижения цели оправдан, включая применение химического, биологического или ядерного оружия, заявил Блэр.
Экс-премьер, при котором Великобритания присоединилась к войне в Афганистане и Ираке, отверг предположения о том, что его собственная политика могла способствовать росту исламского радикализма.
Отвечая на вопрос о том, как он относится к утверждению о том, что чеченцы, кашмирцы, палестинцы, иракцы и афганцы противостояли оккупации, Блэр заявил, что западная политика призвана противостоять радикальным исламистам, потому что они "безнравственные и отсталые".
Целью Аль-Каиды в Ираке было "не выдворить американские войска из Багдада, а дестабилизировать правительство, за которое проголосовал народ Ирака", сказал он в интервью корреспонденту Би-би-си Оуэну Беннетт-Джонсу.
После 11 сентября
Бывший британский лидер, который сегодня является спецпосланником международного квартета по ближневосточному урегулированию, заявил, что Иран - одно из крупнейших государств - спонсоров исламского радикализма, и необходимо любым способом не допустить создания Тегераном ядерного оружия.
"Мы должны дать очень четкий сигнал Ирану - что они не могут иметь ядерное оружие, и мы их остановим", - сказал он. Блэр уточнил, что не выступает за военные действия, а просто хочет сказать, что нельзя исключать никаких вариантов.
Иран настаивает, что занимается ядерными разработками исключительно в гражданских целях.
В интервью Би-би-си Тони Блэр отметил, что его взгляд на внешнюю политику изменился после терактов в США в 2001 году.
"После 11 сентября так или иначе я чувствовал, что определение степени риска изменилось. Самая серьезная угроза состоит в сочетании этого радикального экстремистского движения и того факта, что, если бы они могли, они бы применили ядерное, химическое или биологическое оружие", - сказал Блэр. "С учетом этого рисковать нельзя", - добавил он.
По словам Блэра, он мучился над вопросом, как дать отпор исламскому радикализму и до сих пор сомневается, правильно ли поступил. Это очень сложные вопросы, заявил Блэр. "Этот экстремизм имеет настолько глубокие корни, что в конце концов они должны знать: им противостоит воля, которая сильнее их воли", - отметил он.
Тони Блэр также выразил оптимизм по поводу перспективы установления мира на Ближнем Востоке.
В четверг в Вашингтоне начались прямые переговоры между израильтянами и палестинцами.
"Все еще друзья"
Выступая в Дублине в эфире развлекательной телепрограммы Late Late Show, Блэр сказал, что, по его мнению, мирный процесс на Ближнем Востоке схож с историей Северной Ирландии, и увенчается успехом. "Я считаю, он может быть урегулирован. Просто нельзя сдаваться", - заметил спецпосланник на Ближнем Востоке.
Когда у Блэра брали интервью, активисты пацифистского движения устроили у дублинской телестудии небольшую акцию протеста.
В Late Late Show Блэр также сказал, что сохраняет дружеские отношения со своим преемником на посту премьер-министра Гордоном Брауном.
В своей автобиографии Блэр написал, что Браун "мог доводить до бешенства", обладал "нулевым эмоциональным интеллектом" и пытался сорвать проведение ключевых реформ. Тем не менее, Блэр отметил, что есть много вещей, которые его восхищают в Брауне, и не исключил, что по-прежнему бы мог пропустить с ним пинту-другую.
Как сообщает РБК, на презентации его мемуаров Тони Блэра закидали яйцами и ботинками.
В Дублине демонстранты закидали экс-премьера Великобритании Тони Блэра яйцами и ботинками во время презентации его мемуаров в книжном магазине.
Активисты антивоенных движений заявляли, что "руки Тони Блэра по локоть в крови" и обвиняли его в ведении незаконной войны в Ираке, передает Associated Press.
Отметим, что мемуары Тони Блэра побили рекорды продаж в первый же день. В книге экс-премьер рассказывает о своих отношениях с другим, тоже бывшим премьером, Гордоном Брауном; о смерти принцессы Дианы и об иракской войне.
Несмотря на то, что путь от автомобиля до книжного магазина, где должна была состояться презентация книги, был отцеплен полицией, Блэру пришлось преодолевать его бегом.
Собравшиеся демонстранты сначала попытались прорвать полицейское отцепление, а затем закидали бывшего премьера яйцами и ботинками, которых не пожалели ради такого «антивоенного дела».
Из-за таких же активистов в Лондоне не состоялась вечеринка по поводу выхода книги воспоминаний Тони Блэра.
Напомним, что книга Блэра "Путешествие" вышла 1 сентября в Великобритании, США и Канаде. За несколько дней она побила все рекорды продаж и стала настоящим бестселлером.
суббота, 04 сентября 2010
13:15
Доступ к записи ограничен
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 03 сентября 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Блин, вот только стоит заглянуть в шкаф после лета, как обнаруживается огромное количество всяких полезных вещичек для холодов, к примеру, брюки, причем одни в клетку, а другие светло-серые, идеально подходящие к сапогам на каблуках. Сама себе удивляюсь, как быстро все забывается 
Зато так приятно, потом все найти 
Заодно придумала комбинацию к летней кофте и классической черной майке, креатив попер, давненько такого не бывало! Навела порядок в шкафу, убрала подальше вещи, которые не собираюсь носить в ближайшее время, или не собираюсь вообще, пусть полежат, а там посмотрим, в этом мире все так зыбко и переменчиво...
Зато так приятно, потом все найти Заодно придумала комбинацию к летней кофте и классической черной майке, креатив попер, давненько такого не бывало! Навела порядок в шкафу, убрала подальше вещи, которые не собираюсь носить в ближайшее время, или не собираюсь вообще, пусть полежат, а там посмотрим, в этом мире все так зыбко и переменчиво...I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Боже, ну и денек был вчера, умудрилась поскандалить со всеми, кроме мамы и бабушки, наверное, специфические токи в атмосфере поспособствовали или гормональный взрыв произошел.
В прочем, песня не о нем, а о любви..Да, о любви некоторых людей к работе. Кстати, одна из моих коллег не исключение, степень у нее, конечно, не крайняя, но мозг выносит просто не реально.
Откровенно говоря, мне безумно жалко тех людей, которые ничего не видят, кроме работы. Они встают с утра и думают только о работе, едут в транспорте и думают о работе, приезжают на работу и говорят только о работе, возвращаются вечером обратно и думают только о работе, ложатся спать и прокручивают в голове то, что сделали на работе за прошедший день. Их могут окружать родственники и друзья, но эти люди как бы их не замечают, потому что работа это для них и жена, и дети, и внуки. Эти люди что-то едят, куда-то ходят, но даже в это время продолжают думать только о работе. Они не читают ни книг, ни газет, практически не смотрят телевизор, не ходят в театры, в кино, на выставки, не ездят в отпуск, потому что работа занимает у них все свободное время. На банкетах, фуршетах, дружеских вечеринках, куда их приглашают, и, где все остальные люди говорят на различные темы, обсуждают какие-то интересные вещи, этот человек все темы разговора пытается свести к работе, что сделано, что не сделано, что еще предстоит сделать. С маниакальным упорством такие люди пытаются всех остальных втягивать в рабочий процесс в обеденный перерыв, говорят о том, что, возможно, работу придется брать домой по вечерам и на выходные, твердят о ненормированном рабочем дне и не уважают тех, кто не относится к работе с таким же трепетом и такой же безграничной любовью, как они сами.
Что они пытаются закрыть, какую дыру, от чего бегут в это полубезумное состояние? Причем это относится не только к тем, кто совершенно одинок не белом свете, но, и к тем, кто окружен любящей семьей, у кого есть супруг или супруга, у кого есть дети, а нередко и внуки, кого зовут в гости друзья, и, самое интересное, кто часто не нуждается в финансах, к примеру, для того, чтобы поехать и отдохнуть на другом конце земли пару недель. Почему эти люди добровольно от всего отказываются? Они, как правило, приходят на работу раньше всех, а уходят позже всех. Они сидят практически без обеда и без чаепития, позволяя себе выкурить несколько сигарет. Словно вампиры, ищущие кровь, эти люди ищут, чтобы им еще такого сделать, написать, посчитать, построить. А самое интересное, что часто результаты такой работы оказываются гораздо скромнее, чем потраченные и вложенные в нее силы. Либо этих результатов практически не видно. Для меня такие люди - загадка, поскольку ничего не свете не может быть дороже, чем твоя семья, чем близкие и дорогие тебе люди. Да, конечно, порой мы устаем от общения, хочется немного тишины, но и тогда существуют выходы из положения – прогулка в парке, поход в музей, чтение газеты на скамейке. Зачем отказывать себе в каких-то приятных мелочах, радоваться голубому небу, весеннему дождю, болея, позволить побыть несколько дней дома, а не ехать на работу с маниакальным упорством, или, если вдруг врач насильно заставляет брать больничный, терроризировать придирками и недовольством окружающих тебя людей. Звонить по десять раз сотрудникам, даже если летнее или отпускное затишье. Зачем приезжать на работу, еле-еле переставляя ноги, глотать горстями таблетки, срываться по пустякам, но все равно продолжать с маниакальным упорством сидеть на рабочем месте и говорить всем, мол, как все болит, как плохо. Ведь иногда достаточно несколько дней, чтобы прийти в нормальное состояние. Но такие люди, как правило, не замечают тех, кто с ними рядом. Они любят лишь одну работу, и, кажется, начнись Второе пришествие, не заметят даже его!
В прочем, песня не о нем, а о любви..Да, о любви некоторых людей к работе. Кстати, одна из моих коллег не исключение, степень у нее, конечно, не крайняя, но мозг выносит просто не реально.
Откровенно говоря, мне безумно жалко тех людей, которые ничего не видят, кроме работы. Они встают с утра и думают только о работе, едут в транспорте и думают о работе, приезжают на работу и говорят только о работе, возвращаются вечером обратно и думают только о работе, ложатся спать и прокручивают в голове то, что сделали на работе за прошедший день. Их могут окружать родственники и друзья, но эти люди как бы их не замечают, потому что работа это для них и жена, и дети, и внуки. Эти люди что-то едят, куда-то ходят, но даже в это время продолжают думать только о работе. Они не читают ни книг, ни газет, практически не смотрят телевизор, не ходят в театры, в кино, на выставки, не ездят в отпуск, потому что работа занимает у них все свободное время. На банкетах, фуршетах, дружеских вечеринках, куда их приглашают, и, где все остальные люди говорят на различные темы, обсуждают какие-то интересные вещи, этот человек все темы разговора пытается свести к работе, что сделано, что не сделано, что еще предстоит сделать. С маниакальным упорством такие люди пытаются всех остальных втягивать в рабочий процесс в обеденный перерыв, говорят о том, что, возможно, работу придется брать домой по вечерам и на выходные, твердят о ненормированном рабочем дне и не уважают тех, кто не относится к работе с таким же трепетом и такой же безграничной любовью, как они сами.
Что они пытаются закрыть, какую дыру, от чего бегут в это полубезумное состояние? Причем это относится не только к тем, кто совершенно одинок не белом свете, но, и к тем, кто окружен любящей семьей, у кого есть супруг или супруга, у кого есть дети, а нередко и внуки, кого зовут в гости друзья, и, самое интересное, кто часто не нуждается в финансах, к примеру, для того, чтобы поехать и отдохнуть на другом конце земли пару недель. Почему эти люди добровольно от всего отказываются? Они, как правило, приходят на работу раньше всех, а уходят позже всех. Они сидят практически без обеда и без чаепития, позволяя себе выкурить несколько сигарет. Словно вампиры, ищущие кровь, эти люди ищут, чтобы им еще такого сделать, написать, посчитать, построить. А самое интересное, что часто результаты такой работы оказываются гораздо скромнее, чем потраченные и вложенные в нее силы. Либо этих результатов практически не видно. Для меня такие люди - загадка, поскольку ничего не свете не может быть дороже, чем твоя семья, чем близкие и дорогие тебе люди. Да, конечно, порой мы устаем от общения, хочется немного тишины, но и тогда существуют выходы из положения – прогулка в парке, поход в музей, чтение газеты на скамейке. Зачем отказывать себе в каких-то приятных мелочах, радоваться голубому небу, весеннему дождю, болея, позволить побыть несколько дней дома, а не ехать на работу с маниакальным упорством, или, если вдруг врач насильно заставляет брать больничный, терроризировать придирками и недовольством окружающих тебя людей. Звонить по десять раз сотрудникам, даже если летнее или отпускное затишье. Зачем приезжать на работу, еле-еле переставляя ноги, глотать горстями таблетки, срываться по пустякам, но все равно продолжать с маниакальным упорством сидеть на рабочем месте и говорить всем, мол, как все болит, как плохо. Ведь иногда достаточно несколько дней, чтобы прийти в нормальное состояние. Но такие люди, как правило, не замечают тех, кто с ними рядом. Они любят лишь одну работу, и, кажется, начнись Второе пришествие, не заметят даже его!
среда, 01 сентября 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Ты вернулась?
Я не загрущу с тобой,
Не заплачу, не заною,
Не укроюсь с головой,
Я пойду гулять по лужам,
Ждать кленовый листопад,
Он мне нужен, очень нужен,
Нужен, как и добрый взгляд,
Листьев наберу в ладони,
И подкину к небу ввысь,
Пусть летят, как чудо-кони,
Что во сне моем неслись.
Пряный и душистый запах
Засыпающей земли
Подойдет на мягких лапах
С отголосками зимы.
Я не загрущу с тобой,
Не заплачу, не заною,
Не укроюсь с головой,
Я пойду гулять по лужам,
Ждать кленовый листопад,
Он мне нужен, очень нужен,
Нужен, как и добрый взгляд,
Листьев наберу в ладони,
И подкину к небу ввысь,
Пусть летят, как чудо-кони,
Что во сне моем неслись.
Пряный и душистый запах
Засыпающей земли
Подойдет на мягких лапах
С отголосками зимы.
 | ||
вторник, 31 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Последний день уходящего лета...Лета, которое запомнится навсегда запахом гари по утрам, смогом, из-за которого не видно домов на противоположной стороне улицы, 50 дней без дождя, почти 40-ной жарой, сводками в новостях, напоминающими фронтовые, и остовами сгоревших домов...Погибшие люди...Которые, просто хотели спастись и жить дальше...Да, это лето запомнится надолго...Кто виноват в том, что столько людей пострадало? Погода? Сами люди? Чиновники? Расхлябанность и раздалбайство? Надежда на русский авось - авось обойдется? В последний день лета просто хочется немного помолчать, потому что грустно, потому что еще одно лето уходит, потому что оно было трудным, и не все смогли пережить его без потерь - физических или моральных, не важно...Хочется надеяться на то, что хотя бы осень станет благодатной порой и сможет хоть немного залечить раны и боль, уменьшить скорбь, принесет облегчение...
читать дальше
Остается сказать - до свидания, надеюсь, что такого больше не повторится, и в следующем году все будет гораздо лучше...
читать дальше
Остается сказать - до свидания, надеюсь, что такого больше не повторится, и в следующем году все будет гораздо лучше...
понедельник, 30 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Стащила, вырастила и посадила, надеюсь, что негативная обстановка в комнате и мерзкий характер начальника не испортят рост и цветение...
воскресенье, 29 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Счастливые встречи самые короткие, зато сколько позитива сразу, два часа, проведенные в кафе, словно, вся жизнь - прекрасна! Татьяна настолько светлый человек, как луч, как свет в родном окне, как дождик в жару!
Думаю о планах на следующую неделю, никому не хочу звонить, ничего не хочу писать, хочу провести это время в тишине и размышлениях, только вряд ли получится. Зато...Зато, скорее всего, в этом январе мы снова полетим в Дублин, я живу надеждой на это, надеждой, а еще вот такими короткими встречами. И мне не холодно на промозглом московском ветру и под моросящим дождем, потому что меня согревает тепло родственных душ...Самый благодарный получатель подарков, человек, который их практически никогда не получал, я подарила книжку и шарфик, а внутри книги написала традиционное ирландское пожелание. Очень надеюсь, что оно принесет удачу! Сложно описывать словами разговоры, пожелания, смех, слезы, да и нужно ли это? Они остаются прикосновениями, которых не видно на коже и в душе, но они чувствуются. Танюша от усталости очень мало ест, она спешила выговориться, это более важно, другая пища - слова, фразы, мысли...
Думаю о планах на следующую неделю, никому не хочу звонить, ничего не хочу писать, хочу провести это время в тишине и размышлениях, только вряд ли получится. Зато...Зато, скорее всего, в этом январе мы снова полетим в Дублин, я живу надеждой на это, надеждой, а еще вот такими короткими встречами. И мне не холодно на промозглом московском ветру и под моросящим дождем, потому что меня согревает тепло родственных душ...Самый благодарный получатель подарков, человек, который их практически никогда не получал, я подарила книжку и шарфик, а внутри книги написала традиционное ирландское пожелание. Очень надеюсь, что оно принесет удачу! Сложно описывать словами разговоры, пожелания, смех, слезы, да и нужно ли это? Они остаются прикосновениями, которых не видно на коже и в душе, но они чувствуются. Танюша от усталости очень мало ест, она спешила выговориться, это более важно, другая пища - слова, фразы, мысли...
суббота, 28 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
среда, 25 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Все-таки я купила эту лягушку, оказывается, она еще и музыкальная. Положила в укромный уголок до подходящего момента. А еще присмотрела подставку под мобильный телефон в виде ежика. Ежики то, что меня спасает, не дает впасть в депрессию.
Вчера вечером мыла посуду и танцевала под радио на мобильнике, правда, пришлось воткнуть наушники, а телефон поставить в невысокий стакан для удобства.
Сегодня у нашего друга Олега день рождения, бутылка "Hennessy" ждет своего заветного часа, чтобы перекочевать в надежные руки, а еще фирменный стакан для виски.
Нужно не забыть забрать тубус с графикой, потому что я обещала ее передать.
Сегодня утром, стоя на остановке, улыбнулась девчонке, которая смотрела на меня в открытое окно маршрутки. Она засмущалась и спрятала лицо в спинку сидения. Словно ладонями закрылась.
Снова напечатали коротенький комментарий длиной в пару строк для газеты "Метро". Комментарий злой от внутренней недовольности собой и всем миром. Мои комментарии почти все злые, наверное, это и от того, какой мир тебя окружает, или от способности видеть недостатки.
"А-ля Черкизон" - это образ мыслей, а не недостаток денег. Кожаные сапоги на высоком каблуке на голую ногу с юбкой-трусами на быдло-тетке лет 40 смотрятся вульгарно и нелепо, даже, если куплены за 20 тысяч. Многие люди не умеют одеваться. Симпатичная девушка, одетая в ярко-розовую кофту и юбку-резинку, выглядит продажной женщиной, все решают цвет и сантиметры. Один тон приглушеннее, на десять сантиметров длиннее, и была бы королева.
В Европе умеют сочетать несочетаемое, у нас, к сожалению, почти нет. Иногда я ловлю на себе любопытные взгляды, смотрят, как на райскую птицу. Не уже ли я так выделяюсь среди общей массы?
А в Лужниках сегодня концерт U-2, я не фанат, но Боно ирландец, и он мне нравится, так что против ограждения улиц ничего не имею.
Я ненавижу запах "Валокордина", мерзкий, приторный, въедливый.
Я ненавижу своего начальника. Целый день молчу, это моя форма протеста против его отношения ко мне, против его желания преклоняться перед ним и считать "отцом родным" и фантастическим мужчиной. Ничтожное, жалкое и тщеславное существо, неудовлетворенное во всех отношениях. Начальник клацает вставной челюстью, и это тоже раздражает.
Когда люди противны, от них воняет. От нашего тошнотворно несет прогорклым сливочным маслом.
А еще в комнате огромная мерзкая куча мух, как в деревенском туалете. Они повсюду - в воздухе, на всех поверхностях, садятся на руки, ползают по экранам мониторов. Это явно не добавляет оптимизма.
Бабушка дома сходит с ума. Не читает, не смотрит телевизор, не ходит гулять. Сидит или лежит. Своеобразный протест против мнимого одиночества, против того, что мама уехала в отпуск, против того, что у меня есть мужчина, жесткая попытка привлечь к себе внимание. Приходила врач, сказала, что физическое состояние нормальное, все дело в голове. Мама возвращается послезавтра, надеюсь, что она сможет переломить ситуацию в корне, иначе труба. Неврологическое отделение. Хочется верить, что до этого не дойдет! Меня пугает и раздражает то, что я не могу понять причины происходящего, а вижу только следствие. Еще три недели назад такого не было.
Молюсь перед сном, не могу заснуть из-за безотчетного страха, молюсь о поддержке и душевной крепости. Вера у меня еще осталась! Она помогает, а вот люди уже нет.
Вчера вечером мыла посуду и танцевала под радио на мобильнике, правда, пришлось воткнуть наушники, а телефон поставить в невысокий стакан для удобства.
Сегодня у нашего друга Олега день рождения, бутылка "Hennessy" ждет своего заветного часа, чтобы перекочевать в надежные руки, а еще фирменный стакан для виски.
Нужно не забыть забрать тубус с графикой, потому что я обещала ее передать.
Сегодня утром, стоя на остановке, улыбнулась девчонке, которая смотрела на меня в открытое окно маршрутки. Она засмущалась и спрятала лицо в спинку сидения. Словно ладонями закрылась.
Снова напечатали коротенький комментарий длиной в пару строк для газеты "Метро". Комментарий злой от внутренней недовольности собой и всем миром. Мои комментарии почти все злые, наверное, это и от того, какой мир тебя окружает, или от способности видеть недостатки.
"А-ля Черкизон" - это образ мыслей, а не недостаток денег. Кожаные сапоги на высоком каблуке на голую ногу с юбкой-трусами на быдло-тетке лет 40 смотрятся вульгарно и нелепо, даже, если куплены за 20 тысяч. Многие люди не умеют одеваться. Симпатичная девушка, одетая в ярко-розовую кофту и юбку-резинку, выглядит продажной женщиной, все решают цвет и сантиметры. Один тон приглушеннее, на десять сантиметров длиннее, и была бы королева.
В Европе умеют сочетать несочетаемое, у нас, к сожалению, почти нет. Иногда я ловлю на себе любопытные взгляды, смотрят, как на райскую птицу. Не уже ли я так выделяюсь среди общей массы?
А в Лужниках сегодня концерт U-2, я не фанат, но Боно ирландец, и он мне нравится, так что против ограждения улиц ничего не имею.
Я ненавижу запах "Валокордина", мерзкий, приторный, въедливый.
Я ненавижу своего начальника. Целый день молчу, это моя форма протеста против его отношения ко мне, против его желания преклоняться перед ним и считать "отцом родным" и фантастическим мужчиной. Ничтожное, жалкое и тщеславное существо, неудовлетворенное во всех отношениях. Начальник клацает вставной челюстью, и это тоже раздражает.
Когда люди противны, от них воняет. От нашего тошнотворно несет прогорклым сливочным маслом.
А еще в комнате огромная мерзкая куча мух, как в деревенском туалете. Они повсюду - в воздухе, на всех поверхностях, садятся на руки, ползают по экранам мониторов. Это явно не добавляет оптимизма.
Бабушка дома сходит с ума. Не читает, не смотрит телевизор, не ходит гулять. Сидит или лежит. Своеобразный протест против мнимого одиночества, против того, что мама уехала в отпуск, против того, что у меня есть мужчина, жесткая попытка привлечь к себе внимание. Приходила врач, сказала, что физическое состояние нормальное, все дело в голове. Мама возвращается послезавтра, надеюсь, что она сможет переломить ситуацию в корне, иначе труба. Неврологическое отделение. Хочется верить, что до этого не дойдет! Меня пугает и раздражает то, что я не могу понять причины происходящего, а вижу только следствие. Еще три недели назад такого не было.
Молюсь перед сном, не могу заснуть из-за безотчетного страха, молюсь о поддержке и душевной крепости. Вера у меня еще осталась! Она помогает, а вот люди уже нет.
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Это, когда за новое пытаются выдать переделанное старое, так слегка, чтобы сходство не бросалось в глаза. Именно этим и занимаются две сотрудницы, которые пишут свои диссеры. Они берут карты из чьих-то работ, загоняют в компьютер и разрисовывают. Разве это наука? Мне было бы стыдно выдавать это за научные открытия, для чего, кому это нужно, кроме нашего престарелого начальника, у которого нет другого смысла в жизни? Хоть таким образом попытаться компенсировать свою творческую и профессиональную нереализованность, не востребованность на склоне дней. Кто хотел, давно уже стал доктором, профессором, академиком, руководит людьми, а не создает видимость научной деятельности, потому что это смешно, видимость, выдаваемость мечты за действительность. Попытка навязать нереализованные амбиции остальным, заставить подчиняться своей линии, попытка сломать волю, разум и обезличить, превратив в покорных зомби с кашей вместо мозгов. Ущербные люди самые страшные, они пытаются расчетливо разрушить все, что отличается от их видения мира.
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Как можно сидеть и тупо читать книгу по геологии, которая тебе абсолютно не интересна!
А вчера вечером я видела крысу размером с маленькую собачку, которая прыжками неслась вдоль забора около станции метро "Октябрьская".
Тетя Надя твердит, что тяжело больна - у нее остеохондроз шейного отдела позвоночника. Не знаю, что мне - смеяться или плакать.
Одолела какая-то апатия, думаю, купить или не купить подарок соседке, у которой день рождения только в ноябре. Впереди еще два месяца, но по закону подлости, потом такого уже не будет, или будет?
В воскресенье на несколько часов приезжает подруга с севера, нужно успеть купить ей небольшой презент и встретиться где-нибудь в кафе. Зачем я живу? Я задаю себе этот вопрос часто, а потом снова о нем забываю.
Вчера вечером домучила фильм "Север и юг", не оставил никаких положительных впечатлений. Зато "Рассекая волны" Ларса Фон Триера просто вывернул душу наизнанку. Это действительно настоящее, искреннее, непридуманное, понятное. Нашим такое снять не дано.
А по вечерам дожди. Впереди осень, и снова полная неопределенность, которая сводит с ума. Я смирилась с тем, что, скорее всего, официально не выйду замуж, но я не могу смириться с тем, что меня тошнит от моего начальника. Я занимаюсь тем, чем не должна. (не подумайте чего дурного)
Перевожу книгу по археологии и истории Dingle peninsula и понимаю, что мы не видели и 10-ой части того, что находится на ее древней земле. Очень удобно, что все маршруты можно проследить по карте.
Я грежу, я живу своими грезами, так легче пережить многие вещи. Я грежу об Ирландии, это такое счастье, когда есть то, о чем можно мечтать. Особенно, когда у тебя творческий кризис. Кажется, свое последнее стихотворение было написано мной еще весной. Я не помню, я многого не помню. Я пишу бумажки и кладу их в кошелек, а потом забываю.
У меня дома скопилась куча подарков, но никто не стремится их получить. Наверное, все слишком заняты. Я подожду. Иногда ждать не страшно, а просто любопытно, что же будет дальше, там, за горизонтом завтра?
А вчера вечером я видела крысу размером с маленькую собачку, которая прыжками неслась вдоль забора около станции метро "Октябрьская".
Тетя Надя твердит, что тяжело больна - у нее остеохондроз шейного отдела позвоночника. Не знаю, что мне - смеяться или плакать.
Одолела какая-то апатия, думаю, купить или не купить подарок соседке, у которой день рождения только в ноябре. Впереди еще два месяца, но по закону подлости, потом такого уже не будет, или будет?
В воскресенье на несколько часов приезжает подруга с севера, нужно успеть купить ей небольшой презент и встретиться где-нибудь в кафе. Зачем я живу? Я задаю себе этот вопрос часто, а потом снова о нем забываю.
Вчера вечером домучила фильм "Север и юг", не оставил никаких положительных впечатлений. Зато "Рассекая волны" Ларса Фон Триера просто вывернул душу наизнанку. Это действительно настоящее, искреннее, непридуманное, понятное. Нашим такое снять не дано.
А по вечерам дожди. Впереди осень, и снова полная неопределенность, которая сводит с ума. Я смирилась с тем, что, скорее всего, официально не выйду замуж, но я не могу смириться с тем, что меня тошнит от моего начальника. Я занимаюсь тем, чем не должна. (не подумайте чего дурного)
Перевожу книгу по археологии и истории Dingle peninsula и понимаю, что мы не видели и 10-ой части того, что находится на ее древней земле. Очень удобно, что все маршруты можно проследить по карте.
Я грежу, я живу своими грезами, так легче пережить многие вещи. Я грежу об Ирландии, это такое счастье, когда есть то, о чем можно мечтать. Особенно, когда у тебя творческий кризис. Кажется, свое последнее стихотворение было написано мной еще весной. Я не помню, я многого не помню. Я пишу бумажки и кладу их в кошелек, а потом забываю.
У меня дома скопилась куча подарков, но никто не стремится их получить. Наверное, все слишком заняты. Я подожду. Иногда ждать не страшно, а просто любопытно, что же будет дальше, там, за горизонтом завтра?
воскресенье, 22 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
В России на дорогах гибнет в год примерно 38 тысяч человек, сегодня видела аварию с участие пяти машин, встали троллейбусы, а люди смотрели на это, как на бесплатное представление. Не уже ли у многих в жизни так мало впечатлений, что их притягиают чужие страдания? Напоминает, когда в Средние Века народ собирался на публичные казни, причем женщины падали в обморок, но продолжали стоять и наслаждались остренькими моментами, как кому-то ломают кости, отрезают пальцы или прижигают пятки. Но то время еще можно понять, инквизиция не дремала, не хочешь быть обвиненном в еретичестве, будь добр - иди. Но сейчас не инквизиция и не то время. Хотя, наверное, по российской психологии, если мне плохо, то пусть и другому будет плохо, почему это кто-то ездит, если я хожу пешком, никакой радости! Кстати, у моего начальника точно такая же психология, психилогия всеобщей зависти. У нас люди не умеют радоваться чужому счастью, зато чужое несчастье оборачивается для многих настоящим праздником.
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
читать дальшеИ вот две недели назад всё было завершено, отесали последний камень, уложили последнюю плитку.
Я разослала приглашения во все концы света. Чарли, вчера вечером все съехались сюда: целая стая львов из Нью-Йорка, мужчины хоть куда, от них веяло ароматом хлебного дерева - дерева жизни, компания быстроногих афинских мальчиков, негритянский кордебалет из Иоганесбурга, три сицилийских бандита, а может, актёра. Семнадцать скрипачек; когда они бросают смычки и задирают юбки, с ними можно делать что угодно. Четыре чемпиона игры в поло. Один чемпион по теннису, чтобы разогнать мне немножко кровь по жилам. Один очень милый поэт, француз. Ах, Чарльз, должна была состояться пышная церемония открытия Замка Феникс, владелица Нора Гриндон. Откуда же нам было знать, что мы окажемся неугодны замку?
- Неужели замок может решать, кто ему угоден, а кто нет?
- Да, ведь он такой юный, а все остальные такие дряхлые, сколько бы им ни было на самом деле. Он наворожденный. А мы прогнили, протухли. Он добрый. А мы злыдни. Ему была противна наша скверна, он не хотел лишаться своей чистоты. Вот он и выгнал нас.
- Но как?
- Как? Просто оставаясь самим собой. В воздухе повисла такая тишина, Чарли, ты не представляешь. Нам казалось, кто-то умер.
Потом прошло ещё сколко-то времени. Гости молчали. До них всё дошло, они расселись по своим машинам и укатили. Оркестр заглох. Оркестранты уехали на своих десяти машинах. Вся компания разъезжалась. На дороге вдоль озера выстроилась череда машин, можно было подумать, они отправляются на пикник, но, увы, всего лишь на аэродром, в порт, или а Голви. Все зябнут, никто ни кем не разговаривает, в доме стало пусто, слуги лихорадосчно накручивают педали, а я осталась одна. Окончен последний бал, бал, которого не было и быть не могло. Я уже говорила, что спала всю ночь на лужайке, наедине со своими мыслями. Я поняла, что настал конец всему, что всё труха, а что построишь из трухи? В темноте стоял мощный, величественный, изумительный дом. Как же мне было больно и обидно сопеть тут, у его подножья. Моя песенка спета. А у него ещё только всё начинается.
Нора окончила свой рассказ.
Мы сидели молча. За окнами сгущались сумерки, тьма прокрадывалась в замок. Ветер морщил озеро.
- Невероятно. Но не можешь же ты вот так взять и уехать отсюда, - сказал я.
- Чтобы окончательно рассеять все твои сомнения, проведём последнее испытание. Попробуем провести здесь ночь.
- Попробуем?
- Нас и до рассвета не хватит. Давай зажарим яичницу, выпьем немного вина и ляжем спать, чтоб было не очень поздно. Ложись в одежде прямо на заправленную кровать, потому что тебе захочется одеться и, думаю, очень скоро.
Мы поели, не говоря ни слова, выпили вина. Послушали, как бронзовые часы отбивают по всему дому новое время.
В десять Нора проводила меня в мою комнату.
- Не бойся, - сказала она мне уже с лестницы, - дом не желает нам зла. Просто он опасается, что мы можем причинить ему боль.Я буду читать в библиотеке. Когда будешь уходить, неважно, в каком часу, зайдёшь за мной.
- Я усну сном праведника, - сказал я.
- Ты так УВЕРЕН? - усмехнулась Нора.
Я подошёл к своему ложу, лёг и курил в темноте, без страха, без лишней самоуверенности. Я просто спокойно ждал, что будет.
В полночь я не спал.
Я не спал в час.
И в три я не уснул.
В доме ни скрипа, ни вздоха, ни шороха. Я лежу и стараюсь дышать в лад с домом.
В половине четвёртого дверь моей спальни медленно отворилась.
И я почуствовал дуновение сквозняка на лице и руках.
Я медленно привстал с кровати.
Прошло пять минут. Сердце стало биться спокойнее.
Я услышал, как где-то внизу открывается входная дверь.
И опять ни скрипа, ни шёпота. Только щелчок. По коридорам еле слышно разгуливает ветер.
Я встал и вышел в холл.
Сверху, в колодце лестничных пролётов, я увидел то, что и ожидал: распахнутая входная дверь. Паркет залит лунным светом, поблёскивают и громко тикают новенькие свежесмазанные дедушкины часы.
Я спустился вниз и вышел из замка.
- А вот и ты, - сказала Нора. Она стояла у моей машины, на дороге.
Я подошёл к ней.
- Ты вроде и слышал что-то и не слышал, так? - спросила Нора.
- Так.
- Теперь ты готов покинуть Гринвуд, Чарльз.
Я оглянулся на дом.
- Почти.
- Теперь ты убедился, что к старому возврата не будет? Теперь ты почувствовал, что наступила новая заря и новое утро? Ты чувствуешь, как вяло бьётся моё сердце, перегоняя мою гнилую кровь, как иссохла у меня душа? Ты и сам не раз слышал, как бьётся сердце у твоей груди, знаешь, какая я старая. Знаешь, как пуста я изнутри, какой мрак и уныние царят во мне. М-да:
Нора посмотрела на замок.
- Прошлой ночью, в два часа, я, лёжа в постели, услышала, как открывается парадная дверь. Я поняла, что дом просто отворил запоры, распахнулся и плавно открыл дверь. Я вышла на лестницу. Посмотрела вниз и увидела ручеёк лунного света, проникающий в холл. Дом словно говорил мне: "Ступай, уходи отсюда вон, по этой серебристой дорожке и уноси с собой всю свою темень. Ты носишь в себе плод. У тебя во чреве поселилась призрачная горечь. Твой ребёнок никогда не увидит света. И однажды он тебя погубит, потому что ты не сможешь от него избавиться. Так чего же ты ждёшь?"
Мне было страшно спуститься и захлопнуть дверь. К тому же я знала, что это правда, Чарльз, и я знала, что уже не смогу уснуть. Тогда я спустилась вниз и вышла из дома.
Есть у меня в Женеве мрачный вертеп, я поселюсь там. А ты, Чарли, ты моложе и чище меня. Я хочу, чтобы замок стал твоим.
- Не так уж я и молод.
- Но всё же моложе меня.
- И не так уж и чист. Он и меня гонит. Дверь в МОЮ спальню, только что : тоже распахнулась.
- Ах, Чарли, - вздохнула Нора и коснулась моей щеки, - ах, Чарльз.
И сказала тихо:
- Прости.
- За что? Уйдём вместе.
Нора открыла дверцу машины.
- Можно я сяду за руль? Мне это сейчас просто необходимо, промчать, пролететь всю дорогу до Дублина. Хорошо?
- Хорошо. А как же твои вещи?
- Всё, что осталось внутри пусть достанется замку: Ты куда?
Я остановился.
- Нужно же захлопнуть дверь.
- Не нужно, - сказала Нора. - Оставь, как есть.
- Но: ведь люди же зайти могут.
У Норы появилась на устах слабая улыбка.
- Могут, но только хорошие люди. Так что не страшно.
читать дальше
Я разослала приглашения во все концы света. Чарли, вчера вечером все съехались сюда: целая стая львов из Нью-Йорка, мужчины хоть куда, от них веяло ароматом хлебного дерева - дерева жизни, компания быстроногих афинских мальчиков, негритянский кордебалет из Иоганесбурга, три сицилийских бандита, а может, актёра. Семнадцать скрипачек; когда они бросают смычки и задирают юбки, с ними можно делать что угодно. Четыре чемпиона игры в поло. Один чемпион по теннису, чтобы разогнать мне немножко кровь по жилам. Один очень милый поэт, француз. Ах, Чарльз, должна была состояться пышная церемония открытия Замка Феникс, владелица Нора Гриндон. Откуда же нам было знать, что мы окажемся неугодны замку?
- Неужели замок может решать, кто ему угоден, а кто нет?
- Да, ведь он такой юный, а все остальные такие дряхлые, сколько бы им ни было на самом деле. Он наворожденный. А мы прогнили, протухли. Он добрый. А мы злыдни. Ему была противна наша скверна, он не хотел лишаться своей чистоты. Вот он и выгнал нас.
- Но как?
- Как? Просто оставаясь самим собой. В воздухе повисла такая тишина, Чарли, ты не представляешь. Нам казалось, кто-то умер.
Потом прошло ещё сколко-то времени. Гости молчали. До них всё дошло, они расселись по своим машинам и укатили. Оркестр заглох. Оркестранты уехали на своих десяти машинах. Вся компания разъезжалась. На дороге вдоль озера выстроилась череда машин, можно было подумать, они отправляются на пикник, но, увы, всего лишь на аэродром, в порт, или а Голви. Все зябнут, никто ни кем не разговаривает, в доме стало пусто, слуги лихорадосчно накручивают педали, а я осталась одна. Окончен последний бал, бал, которого не было и быть не могло. Я уже говорила, что спала всю ночь на лужайке, наедине со своими мыслями. Я поняла, что настал конец всему, что всё труха, а что построишь из трухи? В темноте стоял мощный, величественный, изумительный дом. Как же мне было больно и обидно сопеть тут, у его подножья. Моя песенка спета. А у него ещё только всё начинается.
Нора окончила свой рассказ.
Мы сидели молча. За окнами сгущались сумерки, тьма прокрадывалась в замок. Ветер морщил озеро.
- Невероятно. Но не можешь же ты вот так взять и уехать отсюда, - сказал я.
- Чтобы окончательно рассеять все твои сомнения, проведём последнее испытание. Попробуем провести здесь ночь.
- Попробуем?
- Нас и до рассвета не хватит. Давай зажарим яичницу, выпьем немного вина и ляжем спать, чтоб было не очень поздно. Ложись в одежде прямо на заправленную кровать, потому что тебе захочется одеться и, думаю, очень скоро.
Мы поели, не говоря ни слова, выпили вина. Послушали, как бронзовые часы отбивают по всему дому новое время.
В десять Нора проводила меня в мою комнату.
- Не бойся, - сказала она мне уже с лестницы, - дом не желает нам зла. Просто он опасается, что мы можем причинить ему боль.Я буду читать в библиотеке. Когда будешь уходить, неважно, в каком часу, зайдёшь за мной.
- Я усну сном праведника, - сказал я.
- Ты так УВЕРЕН? - усмехнулась Нора.
Я подошёл к своему ложу, лёг и курил в темноте, без страха, без лишней самоуверенности. Я просто спокойно ждал, что будет.
В полночь я не спал.
Я не спал в час.
И в три я не уснул.
В доме ни скрипа, ни вздоха, ни шороха. Я лежу и стараюсь дышать в лад с домом.
В половине четвёртого дверь моей спальни медленно отворилась.
И я почуствовал дуновение сквозняка на лице и руках.
Я медленно привстал с кровати.
Прошло пять минут. Сердце стало биться спокойнее.
Я услышал, как где-то внизу открывается входная дверь.
И опять ни скрипа, ни шёпота. Только щелчок. По коридорам еле слышно разгуливает ветер.
Я встал и вышел в холл.
Сверху, в колодце лестничных пролётов, я увидел то, что и ожидал: распахнутая входная дверь. Паркет залит лунным светом, поблёскивают и громко тикают новенькие свежесмазанные дедушкины часы.
Я спустился вниз и вышел из замка.
- А вот и ты, - сказала Нора. Она стояла у моей машины, на дороге.
Я подошёл к ней.
- Ты вроде и слышал что-то и не слышал, так? - спросила Нора.
- Так.
- Теперь ты готов покинуть Гринвуд, Чарльз.
Я оглянулся на дом.
- Почти.
- Теперь ты убедился, что к старому возврата не будет? Теперь ты почувствовал, что наступила новая заря и новое утро? Ты чувствуешь, как вяло бьётся моё сердце, перегоняя мою гнилую кровь, как иссохла у меня душа? Ты и сам не раз слышал, как бьётся сердце у твоей груди, знаешь, какая я старая. Знаешь, как пуста я изнутри, какой мрак и уныние царят во мне. М-да:
Нора посмотрела на замок.
- Прошлой ночью, в два часа, я, лёжа в постели, услышала, как открывается парадная дверь. Я поняла, что дом просто отворил запоры, распахнулся и плавно открыл дверь. Я вышла на лестницу. Посмотрела вниз и увидела ручеёк лунного света, проникающий в холл. Дом словно говорил мне: "Ступай, уходи отсюда вон, по этой серебристой дорожке и уноси с собой всю свою темень. Ты носишь в себе плод. У тебя во чреве поселилась призрачная горечь. Твой ребёнок никогда не увидит света. И однажды он тебя погубит, потому что ты не сможешь от него избавиться. Так чего же ты ждёшь?"
Мне было страшно спуститься и захлопнуть дверь. К тому же я знала, что это правда, Чарльз, и я знала, что уже не смогу уснуть. Тогда я спустилась вниз и вышла из дома.
Есть у меня в Женеве мрачный вертеп, я поселюсь там. А ты, Чарли, ты моложе и чище меня. Я хочу, чтобы замок стал твоим.
- Не так уж я и молод.
- Но всё же моложе меня.
- И не так уж и чист. Он и меня гонит. Дверь в МОЮ спальню, только что : тоже распахнулась.
- Ах, Чарли, - вздохнула Нора и коснулась моей щеки, - ах, Чарльз.
И сказала тихо:
- Прости.
- За что? Уйдём вместе.
Нора открыла дверцу машины.
- Можно я сяду за руль? Мне это сейчас просто необходимо, промчать, пролететь всю дорогу до Дублина. Хорошо?
- Хорошо. А как же твои вещи?
- Всё, что осталось внутри пусть достанется замку: Ты куда?
Я остановился.
- Нужно же захлопнуть дверь.
- Не нужно, - сказала Нора. - Оставь, как есть.
- Но: ведь люди же зайти могут.
У Норы появилась на устах слабая улыбка.
- Могут, но только хорошие люди. Так что не страшно.
читать дальше
суббота, 21 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Бобби Сэндс
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Меня разбудил звук – неясный, подкравшийся в темноте и стихший еще до того, как рассеялись последние грезы.
Я лежал неподвижно на мокром матрасе, служившем мне постелью, в своей черной пещере-камере и вслушивался в легкие вздохи ночного ветерка.
Стояла тишина – давящая, абсолютная, не нарушаемая ничем, кроме моего собственного едва слышного дыхания и движения воздуха.
Холод пробрался под тоненькие, выношенные одеяла и принялся за мою обнаженную плоть. Все надежды найти спасение во сне испарились, оставив меня наедине с собственными мыслями в ночной тиши.
Я здесь давно, уже целую вечность. Иногда кажется, что все это сон, что стоит только проснуться – и весь этот нескончаемый кошмар исчезнет. Но этого не происходит. Боль реальна, она никуда не уходит, а страх и напряжение все не ослабляют своей жесткой хватки.
Я размышляю о жизни, которая течет там, снаружи, в далеких странах и дома, о людях, занимающимися повседневными делами.
Тьма этой одинокой гробницы отрицает сам факт моего существования; кажется, что тело появилось на свет лишь для пыток.
Перед мысленным взором проносятся картины воспоминаний: улыбающиеся девушки, смеющиеся дети, солнечные дни, летние вечера – и, клянусь Богом, мне нужна свобода, мне нужна моя семья! Я мечтаю избавиться от того зла, которому каждый день приходится противостоять.
Тело умирает, так и не состарившись, в постоянной боли – в том числе и от того, что все атрофируется от постоянного бездействия.
Как хотелось бы мне пройтись по какой-нибудь загородной тропинке, прикоснуться к сочной, зеленой траве, послушать пение птиц и подышать свежим, чистым воздухом. То есть просто – снова жить. Снова жить!
Сейчас я не живу; мое существование – это каждодневные смертные муки, здесь в этой страшной могиле, где нет ничего, кроме наготы и боли, ужасной боли.
Ночь уходит. Мои товарищи, также лишенные какой бы то ни было одежды, спят и видят сны. На несколько счастливых мгновений они вновь со своими семьями и друзьями; но с рассветом кошмар вернется, и вся радость исчезнет вместе с последними ночными сумерками.
Малыши же ждут не дождутся утра: завтрашний день принесет им столько веселья. Мамы и папы сейчас, должно быть, бесшумно возвращаются в постель, оставив под ёлкой подарки – сбывшиеся мечты своих детей.
Счастливые! Все их старания будут завтра вознаграждены: улыбающиеся лица, сияющие глаза – и не нужно никаких слов. Возгласы восторга согреют их сердца; мне же не суждено ни увидеть детских улыбок, ни услышать радостных восклицаний – лишь леденящие вопли окружающих меня изнуренных, обнаженных существ.
Нас не оставят в покое. Никогда. И эти мучения, которыми в нас пытаются убить людей, никогда не прекратятся. Кто же следующий?
Боже! Снова рассвет! Я все лежу на сырой подстилке, что служит мне постелью, прямо на бетонном полу. Хоть бы один сухой, теплый уголок! О настоящей постели, сухой и чистой, остается лишь мечтать... Или о том, как сидишь перед камином, в котором потрескивает огонь, и читаешь хорошую книгу. Прошли годы с тех пор, как я держал в руках книгу или газету.
Часто я спрашиваю себя, остался ли мир там, снаружи, прежним, и существует на свете что-либо, кроме мучений и унижений. Я замерз и голоден, а жизнь все идет своим чередом, и день этот будет наполнен теплом и счастьем. Господи, пожалуйста, пусть эта ночь продлится еще немного!
Светает. Я не вижу солнца, потому что окошко моей камеры забито [фанерой]. Но я слышу пение птиц, встречающих новый день. Вот напряжение и страх усиливаются, зло заполняет все пространство вокруг; в птичьих голосах звучит лишь печаль.
Громыхают решетки. Звук шагов разметывает последние мгновенья минувшей ночи. Звон ключей – этих проклятых ключей! – словно сигнал тревоги, словно предупреждение моим несчастным спящим соседям. Пришло время "расстаться с семьями" – наступил новый день, и тысячи снов покидают сотни измученных, обнаженных тел, терзаемых голодом и холодом, и готовящихся к очередному кошмару. Воздух сгустился, отяжелел, словно перед грозой, и отчетливо слышно, как в соседней камере кто-то тихонько напевает "Silent Night" (известная рождественская песня. – Примеч. перев.).
Ни одной улыбки, ни одного звука радости; одна лишь боль – моральная и физическая.
Вот и пришло Рождество...
--------------------------------------------------------------------------------
Бобби Сэндс
И пришли они на рассвете...
Зачем? – Не знал никто в целом свете;
Меня схватили и потащили.
Куда? – И это они утаили.
Вот ванна, в ней – крутой кипяток.
И каждый удар их бьет, словно ток;
Сознание гаснет – кричу, вырываюсь,
Но криков не слышу – от боли спасаюсь.
Они же смеялись – и щетками драили
Сильнее, сильнее – до крови содрали,
Затем ледяная вода полилась...
"Все. Это смерть", – в мозгу пронеслось.
Но и это не все – лежу на полу:
Мне бороду бреют и темя стригут.
Потом же по этой грязи протащили,
И в камеру снова меня водворили.
Чтоб с пыткой покончить, должны мы страдать,
И буду, покуда живой, вспоминать
– эту ванну!
Я место это сердцем презираю,
И вырваться из ада этого мечтаю.
Живя среди грязи, и вони, и боли,
Живу лишь мечтою – мечтою о воле.
Нас каждый день ломают ежечасно –
Не думайте, что Мейсон и друзья здесь непричастны,
И вот нас морят голодом и избивают,
И деньги, видно, неплохие получают.
Нам окна забили – чтоб не было видно
На улице дождь, или солнце, иль тучи –
Не видно, а значит, и нам не обидно:
И вечная темень – что может быть лучше?
За ненависть мою осудите меня ли –
К тому, чему мы противостояли?
Но Мейсону и прочим я скажу лишь то,
Что против наших одеял они – ничто!
Я МЕСТО ЭТО СЕРДЦЕМ ПРЕЗИРАЮ...
Перевод Елены Дорошенко
Бобби Сэндс
Современный мир
На дворе уже семьдесят девятый, друг.
Говорят, мы живем в современном мире,
Но все, что я вижу, глядя вокруг -
Современные пытки, боль, лицемерие.
В современном мире умирают дети
С голода мрут, кто за это ответит?
Маленькая девочка, крича, бежит,
Напалмом облитая, заживо горит.
Белые диктаторы сидят на тронах,
Дети родителей своих хорнят.
Тайная полиция по рыщет по ночам,
Женщин отдает на расправу палачам.
В канаве лежит чернокожий мертвец.
Где нефть добывают, там кровь проливают
И кто-то является на этот свет,
Не видя свободы, живет, умирает.
Бюрократы, спекулянты и президенты
Ухмыляются гнусно и самодовольно.
Узник рыдает в могиле тюремной.
А завтра родится еще один невольник.
Перевод Аллы Никоновой
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Меня разбудил звук – неясный, подкравшийся в темноте и стихший еще до того, как рассеялись последние грезы.
Я лежал неподвижно на мокром матрасе, служившем мне постелью, в своей черной пещере-камере и вслушивался в легкие вздохи ночного ветерка.
Стояла тишина – давящая, абсолютная, не нарушаемая ничем, кроме моего собственного едва слышного дыхания и движения воздуха.
Холод пробрался под тоненькие, выношенные одеяла и принялся за мою обнаженную плоть. Все надежды найти спасение во сне испарились, оставив меня наедине с собственными мыслями в ночной тиши.
Я здесь давно, уже целую вечность. Иногда кажется, что все это сон, что стоит только проснуться – и весь этот нескончаемый кошмар исчезнет. Но этого не происходит. Боль реальна, она никуда не уходит, а страх и напряжение все не ослабляют своей жесткой хватки.
Я размышляю о жизни, которая течет там, снаружи, в далеких странах и дома, о людях, занимающимися повседневными делами.
Тьма этой одинокой гробницы отрицает сам факт моего существования; кажется, что тело появилось на свет лишь для пыток.
Перед мысленным взором проносятся картины воспоминаний: улыбающиеся девушки, смеющиеся дети, солнечные дни, летние вечера – и, клянусь Богом, мне нужна свобода, мне нужна моя семья! Я мечтаю избавиться от того зла, которому каждый день приходится противостоять.
Тело умирает, так и не состарившись, в постоянной боли – в том числе и от того, что все атрофируется от постоянного бездействия.
Как хотелось бы мне пройтись по какой-нибудь загородной тропинке, прикоснуться к сочной, зеленой траве, послушать пение птиц и подышать свежим, чистым воздухом. То есть просто – снова жить. Снова жить!
Сейчас я не живу; мое существование – это каждодневные смертные муки, здесь в этой страшной могиле, где нет ничего, кроме наготы и боли, ужасной боли.
Ночь уходит. Мои товарищи, также лишенные какой бы то ни было одежды, спят и видят сны. На несколько счастливых мгновений они вновь со своими семьями и друзьями; но с рассветом кошмар вернется, и вся радость исчезнет вместе с последними ночными сумерками.
Малыши же ждут не дождутся утра: завтрашний день принесет им столько веселья. Мамы и папы сейчас, должно быть, бесшумно возвращаются в постель, оставив под ёлкой подарки – сбывшиеся мечты своих детей.
Счастливые! Все их старания будут завтра вознаграждены: улыбающиеся лица, сияющие глаза – и не нужно никаких слов. Возгласы восторга согреют их сердца; мне же не суждено ни увидеть детских улыбок, ни услышать радостных восклицаний – лишь леденящие вопли окружающих меня изнуренных, обнаженных существ.
Нас не оставят в покое. Никогда. И эти мучения, которыми в нас пытаются убить людей, никогда не прекратятся. Кто же следующий?
Боже! Снова рассвет! Я все лежу на сырой подстилке, что служит мне постелью, прямо на бетонном полу. Хоть бы один сухой, теплый уголок! О настоящей постели, сухой и чистой, остается лишь мечтать... Или о том, как сидишь перед камином, в котором потрескивает огонь, и читаешь хорошую книгу. Прошли годы с тех пор, как я держал в руках книгу или газету.
Часто я спрашиваю себя, остался ли мир там, снаружи, прежним, и существует на свете что-либо, кроме мучений и унижений. Я замерз и голоден, а жизнь все идет своим чередом, и день этот будет наполнен теплом и счастьем. Господи, пожалуйста, пусть эта ночь продлится еще немного!
Светает. Я не вижу солнца, потому что окошко моей камеры забито [фанерой]. Но я слышу пение птиц, встречающих новый день. Вот напряжение и страх усиливаются, зло заполняет все пространство вокруг; в птичьих голосах звучит лишь печаль.
Громыхают решетки. Звук шагов разметывает последние мгновенья минувшей ночи. Звон ключей – этих проклятых ключей! – словно сигнал тревоги, словно предупреждение моим несчастным спящим соседям. Пришло время "расстаться с семьями" – наступил новый день, и тысячи снов покидают сотни измученных, обнаженных тел, терзаемых голодом и холодом, и готовящихся к очередному кошмару. Воздух сгустился, отяжелел, словно перед грозой, и отчетливо слышно, как в соседней камере кто-то тихонько напевает "Silent Night" (известная рождественская песня. – Примеч. перев.).
Ни одной улыбки, ни одного звука радости; одна лишь боль – моральная и физическая.
Вот и пришло Рождество...
--------------------------------------------------------------------------------
Бобби Сэндс
И пришли они на рассвете...
Зачем? – Не знал никто в целом свете;
Меня схватили и потащили.
Куда? – И это они утаили.
Вот ванна, в ней – крутой кипяток.
И каждый удар их бьет, словно ток;
Сознание гаснет – кричу, вырываюсь,
Но криков не слышу – от боли спасаюсь.
Они же смеялись – и щетками драили
Сильнее, сильнее – до крови содрали,
Затем ледяная вода полилась...
"Все. Это смерть", – в мозгу пронеслось.
Но и это не все – лежу на полу:
Мне бороду бреют и темя стригут.
Потом же по этой грязи протащили,
И в камеру снова меня водворили.
Чтоб с пыткой покончить, должны мы страдать,
И буду, покуда живой, вспоминать
– эту ванну!
Я место это сердцем презираю,
И вырваться из ада этого мечтаю.
Живя среди грязи, и вони, и боли,
Живу лишь мечтою – мечтою о воле.
Нас каждый день ломают ежечасно –
Не думайте, что Мейсон и друзья здесь непричастны,
И вот нас морят голодом и избивают,
И деньги, видно, неплохие получают.
Нам окна забили – чтоб не было видно
На улице дождь, или солнце, иль тучи –
Не видно, а значит, и нам не обидно:
И вечная темень – что может быть лучше?
За ненависть мою осудите меня ли –
К тому, чему мы противостояли?
Но Мейсону и прочим я скажу лишь то,
Что против наших одеял они – ничто!
Я МЕСТО ЭТО СЕРДЦЕМ ПРЕЗИРАЮ...
Перевод Елены Дорошенко
Бобби Сэндс
Современный мир
На дворе уже семьдесят девятый, друг.
Говорят, мы живем в современном мире,
Но все, что я вижу, глядя вокруг -
Современные пытки, боль, лицемерие.
В современном мире умирают дети
С голода мрут, кто за это ответит?
Маленькая девочка, крича, бежит,
Напалмом облитая, заживо горит.
Белые диктаторы сидят на тронах,
Дети родителей своих хорнят.
Тайная полиция по рыщет по ночам,
Женщин отдает на расправу палачам.
В канаве лежит чернокожий мертвец.
Где нефть добывают, там кровь проливают
И кто-то является на этот свет,
Не видя свободы, живет, умирает.
Бюрократы, спекулянты и президенты
Ухмыляются гнусно и самодовольно.
Узник рыдает в могиле тюремной.
А завтра родится еще один невольник.
Перевод Аллы Никоновой
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Случайно попала на канал, где рассказывали об ирландских республиканцах в Северной Ирландии, а теперь нашла отрывок об одном из этих героев.
взято с www.left.ru
От редакции.
1марта - 22-ая годовщина начала голодовки протеста ирландского республиканца Бобби Сэндса я его товарищей (подробнее о Бобби см. в нашей публикации: www.left.ru/2001/20/malenko3_34.html).
А 9 марта Бобби исполнилось бы 49 лет.Он навсегда остался в нашей памяти 27-летним…
Сегодня мы предлагаем нашим читателям первый русский перевод тюремного дневника Бобби Сэндса. Бобби вел его в течение первых 17 дней своей голодовки.
Перевод выполнили Елена Дорошенко и Лидиа Волгина.
__________________________
Бобби Сэндс
ДНЕВНИК (МАРТ 1981) 1
1-е марта, воскресенье
Я стою на пороге иного, неизвестного мира – и да смилуется Господь над моей душой. Тяжело на сердце – ведь я знаю, что причинил нестерпимую боль своей несчастной матери, и принес в дом невыносимое горе.
Однако все аргументы и все средства исчерпаны: от неизбежного, того, что навязывалось мне и моим товарищам в течение четырех с половиной лет унижений, уклониться невозможно.
Я – политический заключенный, и в этом убежден, поскольку являюсь жертвой нескончаемой войны между угнетенным ирландским народом и иноземным игом незваных поработителей, не желающих уйти с нашей земли.
Я верю, что ирландскому народу Богом дано было право на независимость и суверенитет, как и право отстаивать свою свободу в вооруженной революционной борьбе; вот почему я нахожусь в камере, без одежды, вот почему меня пытают.
Главная мысль, обитающая в моем измученном разуме, такова: в Ирландии никогда не настанет мир, пока на ее территории сохраняется чуждый, подавляющий британский режим, пока ирландцы лишены возможности решать свою судьбу самостоятельно, как народ, свободный духовно и физически, культурно и экономически независимый.
Я - ирландец, потомок поколения повстанцев с глубокой, неистребимой жаждой свободы. Моя смерть – это не просто попытка положить конец страданиям в Н-блоке2, или же стремление получить принадлежащий мне по праву статус политзаключенного; то, чего я лишусь здесь, станет жертвой в борьбе за Республику и тех несчастных, угнетаемых, кого я с гордостью называю "повстанцами".
Сегодняшний день не стал сенсацией, не принес той новизны, как 27 октября [дата предшествующей голодовки].
Тюремщики сегодня не работают; эти грязные горе-диктаторы, впрочем, несомненно вернутся завтра с первыми лучами солнца.
Я кое-что написал девочкам в Арма3. Так много хочется сказать о них, об их смелости, решимости и несокрушимой воле к борьбе.
Для нас они – то же, что и графиня Маркевич, Анна Дэвлин, Мэри Энн МакКракен, Мэри МакСуини, Бетси Грей, и другие героини Ирландии.
И, конечно, я думаю об Энн Паркер, Лоре Кроуфорд, Розмари Бликли, но, к стыду своему, не могу вспомнить все их светлые имена.
Месса была великолепна, ребята, как всегда, чудесны.
Вчера вечером я съел полагающийся раз в неделю фрукт. Ирония судьбы заключается в том, что это оказался апельсин, и к тому же горький4.
Пищу оставили у дверей. Мои порции, как и предполагалось, гораздо больше обыкновенных, или же тех, что получает мой товарищ по камере Малахи.
2-е марта, понедельник
К неудовольствию тюремщиков, этим утром мы закончили "грязный" протест5. Нас перевели в крыло В, которое, якобы, было чистым.
Сегодня все мы проявили значительную выдержку. Наших обыскивали по возвращении из туалета. Кое-где людям приходилось дожидаться три часа, чтобы выйти из камеры в туалет, и только четверо или пятеро успели сегодня помыться; все это демонстрирует "рвение" тюремщиков поскорее снять нас с "грязного" протеста.
Они мстят из-за угла при каждом удобном случае.
Меня осматривал врач. Мой вес – 64 кг. Я здоров.
Приходил священник, отец Джон Мерфи. Мы немного поговорили.
Из разговора я узнал, что вчера мама выступала с речью на марше в Белфасте, и что Марселла плакала. Новости придали мне сил. Цифры собравшихся меня не интересуют.
Вчерашнее заявление епископа Дэли меня разозлило и расстроило [1-го марта епископ выступил с осуждением голодовки].
Он снова демонстрирует свой двойной стандарт морали.
Кажется, Дэли забыл, что убийцы невинных ирландцев-жертв Кровавого Воскресенья все еще среди нас, как и всегда; ему, возможно, лучше других известно, что происходило и происходит в Н-блоке.
Дэли понимает, что из нас здесь хотят сделать обыкновенных уголовников, потому и пытают.
Отвратительнее же всего то, что он сам с этим согласен, и лишь однажды упоминал об избиениях и бесчеловечном отношении, что в Н-блоке, на самом деле, в порядке вещей.
Где-то в конце 1978-го я прочитал большую статью в газете о "канализационных трубах Калькутты" - заявлении архиепископа О'Фиаха. То, что архиепископ должен был взывать к совести и морали народа, говоря об Н-блоке, - позор для ирландцев (так, приблизительно, было написано в статье). С тех пор прошло много лет, полных пыток, и худшим для нас оказался последующий год6.
Интересно, кто же теперь станет взывать к совести кардинала... Просто встань и скажи - и о плохом, и о хорошем.
Но разве мы не знаем, что все, что говорится, обязательно воспринимается как "политика"? Хотя и дело-то вовсе не в том, что все эти люди так уж стремятся ей заниматься, а в том, что их политические взгляды – то есть, британские - расходятся с нашими.
Сегодня умер отец моего очень близкого друга Томбоя. Я был раздражен, а это известие меня очень опечалило.
Получил несколько писем от семьи и друзей, прочитал только одно – от матери, что было мне особенно необходимо. Она снова обрела волю к борьбе, и теперь я счастлив.
Мне написал и старый друг Шoнна [Уолш, принимавший участие вместе с Бобби в "протесте одеял"].
Когда падаю духом, думаю об Арма и Джеймсе Коннолли. Эти мысли им никогда у меня не отнять.
3-е марта, вторник
Сегодня я чувствую себя исключительно хорошо. (Конечно, это всего лишь третий день, знаю, но все равно – самочувствие прекрасное.)
Утром приходили два репортера, Дэвид Бересфорд из "Гардиан" и Брендан О'Кахарь из "Айриш Таймс". Я не смог как следует собраться с мыслями, хотя нужно было бы сказать больше и выразиться лучше.
Вес – 63 кг, ну и что?
Был священник. Я почувствовал, что он психологически оценивает меня на будущее. Сожалею, если ошибаюсь, но, кажется, это действительно так. Поэтому я старался не показывать этих своих мыслей.
Возможно, он меня понял, но вот примет ли он мою точку зрения?
Увидим. По крайней мере, он даже не пытался развенчать мою беспощадную критику епископа Дэли.
Написал письмо матери и Мэри Дойл в Арма, и еще напишу завтра. Ребята уже все помылись, а я - нет. Тюремщики все еще пытаются сами нас мыть7.
Сегодня я выкурил одну из "сигар-самокруток" – роскошь в Н-блоке!
В камере поставили стол и теперь выставляют на него еду прямо у меня на глазах. Пусть хоть на колени кладут – мне все равно, честное слово! Задают глупые вопросы, вроде: "Все еще ничего не ешь?"
Сегодня я так и не написал стихотворение, но, может быть, сделаю это завтра. Дело в том, что у меня возникло больше мыслей.
Мне принесли бумаги и книгу, "Короткие рассказы" Киплинга с довольно длинным предисловием Сомерсета Моэма, к которому я мгновенно испытал неприязнь, прочитав его слова об ирландцах.
Описывая начало творческой деятельности Киплинга-писателя, он говорит: "Правда, что ирландцы сами вели себя плохо".
Ужас какой, подумал я, надо же, как нас, бедных, жалеют!
О Киплинге и его отношении к Ольстеру я знаю8. Начну читать его рассказы завтра.
Ребята дважды в день читают молитвы по четкам. На сегодня – все. Вот так.
4-е марта, среда
Отец Мерфи навестил меня сегодня вечером. Сегодня я чувствую себя не так плохо, хотя и замечаю, что силы начинают меня покидать. Но сейчас еще только начало. Сегодня я принял душ и постригся, от этого стало приятней. На десять лет помолодел, как шутят ребятa, но, кажется, на самом деле постарел на двадцать - неизбежные последствия восьми лет тюрьмы и пыток.
Я слежу за новостями и с отвращением и злостью наблюдаю за развитием заговора Рейгана-Тэтчер. Ясно, что они собираются противодействовать русскому экспанисонизму с помощью экспансионизма империалистического, чтобы защитить свои жизненные интересы, как они выражаются.
Фактически это означает, что они протягивают руку к природным богатствам других народов. Эти люди стремятся любой ценой получить то, чего им не достает, и для этого (как будущее неопровержимо докажет) - они станут убивать угнетенных и лишать независимости страны и народы.
Без сомнения, мистер Хоги9 побежит со всех ног, стоит только Тэтчер ему свистнуть.
Сегодня случилось кое-что из ряда вон - к чаю подали джем, и я заметил, что тюремщики жадно смотрят на еду. Кажется, им она нужнее, чем мне самому!
5-е марта, четверг
Сегодня я получил извещение, что мой отец болен и его положили в больницу. Думали, я буду выпрашивать у них разрешение пойти навестить его вместе с семьей! Болезнь отца меня очень расстроила, но, когда я узнал, что его выписали, почувствовал облегчение.
Что бы ни случилось, я не могу отступать.
У меня сегодня болели зубы, я даже забеспокоился, но боль прошла.
Прочитал заявления Аткинса в Палате Общин. Mar dhea!10
[Аткинс клянется, что британское правительство не отступит ни на шаг].
Я спокоен, поскольку мысленно уже был готов к этому и знаю, что впереди еще не раз придется столкнуться с подобным, и так вплоть до самого моего нерадостного конца.
В рассказах Киплинга встречаются и стихи; стихотворные же эпиграфы к рассказам совсем недурны.
Вот те строчки, что произвели на меня впечатление:
Наш павший друг однажды был
Нам небом возвращен.
Его речами, как огнем,
Наш дух воспламенен:
Держите палец на курке –
И да свершится месть!
Господь сравняет счет побед,
И мертвых защитит Он честь.
"Надеюсь, что нет", - сказал я себе. Но здесь "надежда" – скорее, просто выражение. И тем не менее, я действительно надеюсь. Вообще все должны надеяться и никогда не отчаиваться. Сам я надеюсь на окончательную победу моего несчастного народа. Можно ли представить себе более великую надежду?
Я молюсь - подхалим! (и, как иные сказали бы, хватающийся за соломинку в самый последний момент). Но я верю в Бога и наберусь нахальства заявить, что мы с ним недурно ладим.
Я могу не обращать внимание на еду, все время стоящую у меня под носом. Но мне хочется грубого черного хлеба, сливочного масла, голландского сыра и меда. Ха! Это для меня не помеха, потому что, как я считаю, "не хлебом единым", и утешаюсь, что меня как следует накормят там, наверху (если я того заслуживаю).
И вдруг меня поражает мысль: что, там не едят? Все же, если наверху есть нечто лучшее, чем грубый черный хлеб, сливочное масло, голландский сыр и мед, то все не так уж плохо.
Мартовский ветер так и завывает сегодня вечером, напоминает, что в понедельник мне двадцать семь. Я должен идти, путь мой только начинается, и завтра - еще один день. Я теперь вешу 62 килограмма, и в целом, физически и умственно, чувствую себя хорошо.
6-е марта, пятница.
Вчера священник не приходил, и сегодня его тоже не было. Они не позволили мне сегодня увидеться с адвокатом – еще одна деталь изоляции, которая, в конце концов, станет безжалостно-абсолютной.
Рано или поздно, думаю, меня переведут в пустующее крыло, и это случиться скорее, чем ожидалось. Будет грустно покинуть ребят, но я знаю, что мой путь труден и за все надо бороться.
Дважды сегодня я чувствовал упадок сил и, вообще, ощущаю небольшую слабость.
Они (тюремщики) не смущаются тем огромным количеством еды, которой набивают мою камеру, и я знаю, что они считают и взвешивают каждую фасолинку и каждый ломтик. Эти придурки не понимают, что врач проверяет, нет ли следов еды.
В любом случае я не собираюсь пробовать их соблазнительные деликатесы.
Я хорошо сплю ночью и стараюсь не спать днем. Я даже вижу приятные сны и до сих пор не страдаю от головных болей. Что это – показатель здоровья моей психики? И скоро ли мне придется за это заплатить: может быть, уже завтра? Интересно, сколько еще времени я смогу продолжать царапать эти каракули?
Мой друг Дженнифер приговорена к 20 годам. Я глубоко oгорчен.
[Дженнифер МакКенн, двадцати одного года, приговорена к 20 годам тюремного заключения за выстрел в полицейского RUC11].
Я не сомневаюсь в том, что делаю и не сожалею об этом, потому что знаю – то, что я вынес за эти восемь лет, и особенно за последние четыре с половиной года, ожидает и других – девчонок и мальчишек, еще школьников, или Джеральда и Кевина [сын и племянник Бобби] и тысячи других.
Им не удасться превратить нас в уголовниов, лишить нас нашей подлинной цели, украсть нашу личность, деполитизировать нас, превратить в законопослушных роботов, приведенных к общему знаменателю. Никогда их клевета не сделает нашу освободительную борьбу преступлением.
Я (даже после всех этих мучений) поражаюсь английской логике. Ни разу за восемь веков не удалось им сломить тех, кто отказывался быть сломленным.Они не лишили силы духа, не покорили, не деморализировали мой народ, и никогда этого не добьются.
Я, возможно, грешник, но я по-прежнему счастлив - и если придется, с тем и умру - сознавая, что мне не придется отвечать за то, что эти люди творят с нашим древним народом.
Я вспоминаю Томаса Кларка, Мак-Суини, Стaгга, Гохена, Томаса Эша, МакКохи12... Боже мой, их у нас так много, что еще один не значит ничего для этих негодяев, но, как говорится, настанет день – и они за все заплатят.
Думая о Кларке, я вспоминал также и о времени, провeденном в крыле В тюрьмы Крoмлин (Crumlin) Роуд в сентябре-октябре 1977 года. Именно тогда я понял, что меня ожидает. Нет смысла это здесь описывать, так как моим товарищам через это тоже пришлось пройти, поэтому они знают: я думал, что некоторые люди - а, может быть, и многие – осудят меня за голодовку. Однако все прочие средства - кроме капитуляции – уже мною испробованы.
Я жалею тех, кто говорит, что лучше было бы сдаться, потому что они не знают англичан, и я еще больше жалею их, потому что они и себя-то не знают, бедняги. Но разве не было тех, кто так же пытался обвинять Тона, Эммета, Пирса, Коннолли, Меллоуза13: и этот удручающий подход возник не вчера.
Я слышу, как кроншнеп пролетает в вышине. В этой камере мне одиноко, и борьба моя также пропитана одиночеством.
Но, друг мой, дорога эта исхожена и тот, кто первым прошел этим путем – кто бы он ни был - заслуживает поклона от нашей страны. Я – всего лишь последователь и теперь должен попрощаться: Oiche Mhaith14 .
________________________
1. Первые 17 дней голодовки Бобби Сэндс тайно вел дневник, где высказывал свои взгляды и мысли.
2. Н-блок (в оригинале – H-block): корпуса тюрьмы Лонг Кеш, в которой находился Бобби Сэндс, выстроены в форме буквы "Н" – прим. перев.
3. Имеются в виду заключенные женской тюрьмы в графстве Арма, также объявившие голодовку в знак солидарности с заключенными Н-блоков.
4. Аллюзия на оранжистов – в оригинале употреблено слово orange – апельсин – прим. перев.
5. Борясь за предоставление статуса политических, заключенные отказались мыться, стричься, бриться и убирать камеры. Одновременно с этим проводился и "протест одеял": заключенные, отказываясь носить тюремную одежду, заворачивались в одеяла. Реакция тюремщиков на эти формы протеста заключалась в том, что узников перестали выпускать в туалет, и им приходилось размазывать собственные экскременты по стенам камер – прим. перев.
6. То есть, 1979-й – прим. перев.
7. Во время "грязного" протеста тюремщики насильно мыли заключенных: опускали в воду с кипящей водой, терли до крови и избивали. – прим. перев.
8. Р. Киплинг пожертвовал большую сумму денег на "наведение порядка" в Ольстере – прим. перев.
9. Премьер-министр Ирландской Республики – прим. перев.
10. Господи! Ну надо же! (ирл.)
11. Название полиции в Северной Ирландии – букв. "Королевские Ольстерские Констебли" – прим. перев.
12. Бобби перечисляет героев ирландской национально-освободительной борьбы – прим. перев.
13. То же.
14. Спокойной ночи (ирл.) – прим. перев.
Еще один трагический эпизод из истории Северной Ирландии
И в заключение мне хочется назвать имена всех погибших в этой ужасной голодовке.
Бобби Сэндз (26 лет) Боец ИРА и член Парламента. начал голодовку 1 марта 1981 года, погиб 5 мая 1981 года, проведя 66 дней без пищи.
Фрэнсис Хьюз (25 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 15 марта 1981 года, погиб 12 мая 1981 года, проведя 59 дней без пищи.
Рэймонд МакКриш (24 года) Боец ИРА. Начал голодовку 22 марта 1981 года, погиб 21 мая 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Пэтси О'Хара (23 года) Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA). Начал голодовку 22 марта 1981 года, погиб 21 мая 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Джо МакДоннелл (30 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 8 мая 1981 года, погиб 8 июля 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Мартин Харсон (29 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 28 мая 1981 года, погиб 13 июля 1981 года, проведя 46 дней без пищи.
Кевен Линч (25 лет) Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA). Начал голодовку мая 1981 года, погиб 1 августа 1981 года, проведя 71 день без пищи.
Киеран Доэрти (25 лет) Боец ИРА и Teachta Dail (член парламента Ирландии). Начал голодовку 22 мая 1981 года, погиб 2 августа 1981 года, проведя 73 дня без пищи.
Томас МакЭлви (23 года) Боец ИРА. Начал голодовку 8 июня 1981 года, погиб 8 августа 1981 года, проведя 62 дня без пищи.
Майкл Девайн (27 лет)Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA) Начал голодовку 22 июня 1981 года, погиб 20 августа 1981 года, проведя 60 дней без пищи.
взято с www.left.ru
От редакции.
1марта - 22-ая годовщина начала голодовки протеста ирландского республиканца Бобби Сэндса я его товарищей (подробнее о Бобби см. в нашей публикации: www.left.ru/2001/20/malenko3_34.html).
А 9 марта Бобби исполнилось бы 49 лет.Он навсегда остался в нашей памяти 27-летним…
Сегодня мы предлагаем нашим читателям первый русский перевод тюремного дневника Бобби Сэндса. Бобби вел его в течение первых 17 дней своей голодовки.
Перевод выполнили Елена Дорошенко и Лидиа Волгина.
__________________________
Бобби Сэндс
ДНЕВНИК (МАРТ 1981) 1
1-е марта, воскресенье
Я стою на пороге иного, неизвестного мира – и да смилуется Господь над моей душой. Тяжело на сердце – ведь я знаю, что причинил нестерпимую боль своей несчастной матери, и принес в дом невыносимое горе.
Однако все аргументы и все средства исчерпаны: от неизбежного, того, что навязывалось мне и моим товарищам в течение четырех с половиной лет унижений, уклониться невозможно.
Я – политический заключенный, и в этом убежден, поскольку являюсь жертвой нескончаемой войны между угнетенным ирландским народом и иноземным игом незваных поработителей, не желающих уйти с нашей земли.
Я верю, что ирландскому народу Богом дано было право на независимость и суверенитет, как и право отстаивать свою свободу в вооруженной революционной борьбе; вот почему я нахожусь в камере, без одежды, вот почему меня пытают.
Главная мысль, обитающая в моем измученном разуме, такова: в Ирландии никогда не настанет мир, пока на ее территории сохраняется чуждый, подавляющий британский режим, пока ирландцы лишены возможности решать свою судьбу самостоятельно, как народ, свободный духовно и физически, культурно и экономически независимый.
Я - ирландец, потомок поколения повстанцев с глубокой, неистребимой жаждой свободы. Моя смерть – это не просто попытка положить конец страданиям в Н-блоке2, или же стремление получить принадлежащий мне по праву статус политзаключенного; то, чего я лишусь здесь, станет жертвой в борьбе за Республику и тех несчастных, угнетаемых, кого я с гордостью называю "повстанцами".
Сегодняшний день не стал сенсацией, не принес той новизны, как 27 октября [дата предшествующей голодовки].
Тюремщики сегодня не работают; эти грязные горе-диктаторы, впрочем, несомненно вернутся завтра с первыми лучами солнца.
Я кое-что написал девочкам в Арма3. Так много хочется сказать о них, об их смелости, решимости и несокрушимой воле к борьбе.
Для нас они – то же, что и графиня Маркевич, Анна Дэвлин, Мэри Энн МакКракен, Мэри МакСуини, Бетси Грей, и другие героини Ирландии.
И, конечно, я думаю об Энн Паркер, Лоре Кроуфорд, Розмари Бликли, но, к стыду своему, не могу вспомнить все их светлые имена.
Месса была великолепна, ребята, как всегда, чудесны.
Вчера вечером я съел полагающийся раз в неделю фрукт. Ирония судьбы заключается в том, что это оказался апельсин, и к тому же горький4.
Пищу оставили у дверей. Мои порции, как и предполагалось, гораздо больше обыкновенных, или же тех, что получает мой товарищ по камере Малахи.
2-е марта, понедельник
К неудовольствию тюремщиков, этим утром мы закончили "грязный" протест5. Нас перевели в крыло В, которое, якобы, было чистым.
Сегодня все мы проявили значительную выдержку. Наших обыскивали по возвращении из туалета. Кое-где людям приходилось дожидаться три часа, чтобы выйти из камеры в туалет, и только четверо или пятеро успели сегодня помыться; все это демонстрирует "рвение" тюремщиков поскорее снять нас с "грязного" протеста.
Они мстят из-за угла при каждом удобном случае.
Меня осматривал врач. Мой вес – 64 кг. Я здоров.
Приходил священник, отец Джон Мерфи. Мы немного поговорили.
Из разговора я узнал, что вчера мама выступала с речью на марше в Белфасте, и что Марселла плакала. Новости придали мне сил. Цифры собравшихся меня не интересуют.
Вчерашнее заявление епископа Дэли меня разозлило и расстроило [1-го марта епископ выступил с осуждением голодовки].
Он снова демонстрирует свой двойной стандарт морали.
Кажется, Дэли забыл, что убийцы невинных ирландцев-жертв Кровавого Воскресенья все еще среди нас, как и всегда; ему, возможно, лучше других известно, что происходило и происходит в Н-блоке.
Дэли понимает, что из нас здесь хотят сделать обыкновенных уголовников, потому и пытают.
Отвратительнее же всего то, что он сам с этим согласен, и лишь однажды упоминал об избиениях и бесчеловечном отношении, что в Н-блоке, на самом деле, в порядке вещей.
Где-то в конце 1978-го я прочитал большую статью в газете о "канализационных трубах Калькутты" - заявлении архиепископа О'Фиаха. То, что архиепископ должен был взывать к совести и морали народа, говоря об Н-блоке, - позор для ирландцев (так, приблизительно, было написано в статье). С тех пор прошло много лет, полных пыток, и худшим для нас оказался последующий год6.
Интересно, кто же теперь станет взывать к совести кардинала... Просто встань и скажи - и о плохом, и о хорошем.
Но разве мы не знаем, что все, что говорится, обязательно воспринимается как "политика"? Хотя и дело-то вовсе не в том, что все эти люди так уж стремятся ей заниматься, а в том, что их политические взгляды – то есть, британские - расходятся с нашими.
Сегодня умер отец моего очень близкого друга Томбоя. Я был раздражен, а это известие меня очень опечалило.
Получил несколько писем от семьи и друзей, прочитал только одно – от матери, что было мне особенно необходимо. Она снова обрела волю к борьбе, и теперь я счастлив.
Мне написал и старый друг Шoнна [Уолш, принимавший участие вместе с Бобби в "протесте одеял"].
Когда падаю духом, думаю об Арма и Джеймсе Коннолли. Эти мысли им никогда у меня не отнять.
3-е марта, вторник
Сегодня я чувствую себя исключительно хорошо. (Конечно, это всего лишь третий день, знаю, но все равно – самочувствие прекрасное.)
Утром приходили два репортера, Дэвид Бересфорд из "Гардиан" и Брендан О'Кахарь из "Айриш Таймс". Я не смог как следует собраться с мыслями, хотя нужно было бы сказать больше и выразиться лучше.
Вес – 63 кг, ну и что?
Был священник. Я почувствовал, что он психологически оценивает меня на будущее. Сожалею, если ошибаюсь, но, кажется, это действительно так. Поэтому я старался не показывать этих своих мыслей.
Возможно, он меня понял, но вот примет ли он мою точку зрения?
Увидим. По крайней мере, он даже не пытался развенчать мою беспощадную критику епископа Дэли.
Написал письмо матери и Мэри Дойл в Арма, и еще напишу завтра. Ребята уже все помылись, а я - нет. Тюремщики все еще пытаются сами нас мыть7.
Сегодня я выкурил одну из "сигар-самокруток" – роскошь в Н-блоке!
В камере поставили стол и теперь выставляют на него еду прямо у меня на глазах. Пусть хоть на колени кладут – мне все равно, честное слово! Задают глупые вопросы, вроде: "Все еще ничего не ешь?"
Сегодня я так и не написал стихотворение, но, может быть, сделаю это завтра. Дело в том, что у меня возникло больше мыслей.
Мне принесли бумаги и книгу, "Короткие рассказы" Киплинга с довольно длинным предисловием Сомерсета Моэма, к которому я мгновенно испытал неприязнь, прочитав его слова об ирландцах.
Описывая начало творческой деятельности Киплинга-писателя, он говорит: "Правда, что ирландцы сами вели себя плохо".
Ужас какой, подумал я, надо же, как нас, бедных, жалеют!
О Киплинге и его отношении к Ольстеру я знаю8. Начну читать его рассказы завтра.
Ребята дважды в день читают молитвы по четкам. На сегодня – все. Вот так.
4-е марта, среда
Отец Мерфи навестил меня сегодня вечером. Сегодня я чувствую себя не так плохо, хотя и замечаю, что силы начинают меня покидать. Но сейчас еще только начало. Сегодня я принял душ и постригся, от этого стало приятней. На десять лет помолодел, как шутят ребятa, но, кажется, на самом деле постарел на двадцать - неизбежные последствия восьми лет тюрьмы и пыток.
Я слежу за новостями и с отвращением и злостью наблюдаю за развитием заговора Рейгана-Тэтчер. Ясно, что они собираются противодействовать русскому экспанисонизму с помощью экспансионизма империалистического, чтобы защитить свои жизненные интересы, как они выражаются.
Фактически это означает, что они протягивают руку к природным богатствам других народов. Эти люди стремятся любой ценой получить то, чего им не достает, и для этого (как будущее неопровержимо докажет) - они станут убивать угнетенных и лишать независимости страны и народы.
Без сомнения, мистер Хоги9 побежит со всех ног, стоит только Тэтчер ему свистнуть.
Сегодня случилось кое-что из ряда вон - к чаю подали джем, и я заметил, что тюремщики жадно смотрят на еду. Кажется, им она нужнее, чем мне самому!
5-е марта, четверг
Сегодня я получил извещение, что мой отец болен и его положили в больницу. Думали, я буду выпрашивать у них разрешение пойти навестить его вместе с семьей! Болезнь отца меня очень расстроила, но, когда я узнал, что его выписали, почувствовал облегчение.
Что бы ни случилось, я не могу отступать.
У меня сегодня болели зубы, я даже забеспокоился, но боль прошла.
Прочитал заявления Аткинса в Палате Общин. Mar dhea!10
[Аткинс клянется, что британское правительство не отступит ни на шаг].
Я спокоен, поскольку мысленно уже был готов к этому и знаю, что впереди еще не раз придется столкнуться с подобным, и так вплоть до самого моего нерадостного конца.
В рассказах Киплинга встречаются и стихи; стихотворные же эпиграфы к рассказам совсем недурны.
Вот те строчки, что произвели на меня впечатление:
Наш павший друг однажды был
Нам небом возвращен.
Его речами, как огнем,
Наш дух воспламенен:
Держите палец на курке –
И да свершится месть!
Господь сравняет счет побед,
И мертвых защитит Он честь.
"Надеюсь, что нет", - сказал я себе. Но здесь "надежда" – скорее, просто выражение. И тем не менее, я действительно надеюсь. Вообще все должны надеяться и никогда не отчаиваться. Сам я надеюсь на окончательную победу моего несчастного народа. Можно ли представить себе более великую надежду?
Я молюсь - подхалим! (и, как иные сказали бы, хватающийся за соломинку в самый последний момент). Но я верю в Бога и наберусь нахальства заявить, что мы с ним недурно ладим.
Я могу не обращать внимание на еду, все время стоящую у меня под носом. Но мне хочется грубого черного хлеба, сливочного масла, голландского сыра и меда. Ха! Это для меня не помеха, потому что, как я считаю, "не хлебом единым", и утешаюсь, что меня как следует накормят там, наверху (если я того заслуживаю).
И вдруг меня поражает мысль: что, там не едят? Все же, если наверху есть нечто лучшее, чем грубый черный хлеб, сливочное масло, голландский сыр и мед, то все не так уж плохо.
Мартовский ветер так и завывает сегодня вечером, напоминает, что в понедельник мне двадцать семь. Я должен идти, путь мой только начинается, и завтра - еще один день. Я теперь вешу 62 килограмма, и в целом, физически и умственно, чувствую себя хорошо.
6-е марта, пятница.
Вчера священник не приходил, и сегодня его тоже не было. Они не позволили мне сегодня увидеться с адвокатом – еще одна деталь изоляции, которая, в конце концов, станет безжалостно-абсолютной.
Рано или поздно, думаю, меня переведут в пустующее крыло, и это случиться скорее, чем ожидалось. Будет грустно покинуть ребят, но я знаю, что мой путь труден и за все надо бороться.
Дважды сегодня я чувствовал упадок сил и, вообще, ощущаю небольшую слабость.
Они (тюремщики) не смущаются тем огромным количеством еды, которой набивают мою камеру, и я знаю, что они считают и взвешивают каждую фасолинку и каждый ломтик. Эти придурки не понимают, что врач проверяет, нет ли следов еды.
В любом случае я не собираюсь пробовать их соблазнительные деликатесы.
Я хорошо сплю ночью и стараюсь не спать днем. Я даже вижу приятные сны и до сих пор не страдаю от головных болей. Что это – показатель здоровья моей психики? И скоро ли мне придется за это заплатить: может быть, уже завтра? Интересно, сколько еще времени я смогу продолжать царапать эти каракули?
Мой друг Дженнифер приговорена к 20 годам. Я глубоко oгорчен.
[Дженнифер МакКенн, двадцати одного года, приговорена к 20 годам тюремного заключения за выстрел в полицейского RUC11].
Я не сомневаюсь в том, что делаю и не сожалею об этом, потому что знаю – то, что я вынес за эти восемь лет, и особенно за последние четыре с половиной года, ожидает и других – девчонок и мальчишек, еще школьников, или Джеральда и Кевина [сын и племянник Бобби] и тысячи других.
Им не удасться превратить нас в уголовниов, лишить нас нашей подлинной цели, украсть нашу личность, деполитизировать нас, превратить в законопослушных роботов, приведенных к общему знаменателю. Никогда их клевета не сделает нашу освободительную борьбу преступлением.
Я (даже после всех этих мучений) поражаюсь английской логике. Ни разу за восемь веков не удалось им сломить тех, кто отказывался быть сломленным.Они не лишили силы духа, не покорили, не деморализировали мой народ, и никогда этого не добьются.
Я, возможно, грешник, но я по-прежнему счастлив - и если придется, с тем и умру - сознавая, что мне не придется отвечать за то, что эти люди творят с нашим древним народом.
Я вспоминаю Томаса Кларка, Мак-Суини, Стaгга, Гохена, Томаса Эша, МакКохи12... Боже мой, их у нас так много, что еще один не значит ничего для этих негодяев, но, как говорится, настанет день – и они за все заплатят.
Думая о Кларке, я вспоминал также и о времени, провeденном в крыле В тюрьмы Крoмлин (Crumlin) Роуд в сентябре-октябре 1977 года. Именно тогда я понял, что меня ожидает. Нет смысла это здесь описывать, так как моим товарищам через это тоже пришлось пройти, поэтому они знают: я думал, что некоторые люди - а, может быть, и многие – осудят меня за голодовку. Однако все прочие средства - кроме капитуляции – уже мною испробованы.
Я жалею тех, кто говорит, что лучше было бы сдаться, потому что они не знают англичан, и я еще больше жалею их, потому что они и себя-то не знают, бедняги. Но разве не было тех, кто так же пытался обвинять Тона, Эммета, Пирса, Коннолли, Меллоуза13: и этот удручающий подход возник не вчера.
Я слышу, как кроншнеп пролетает в вышине. В этой камере мне одиноко, и борьба моя также пропитана одиночеством.
Но, друг мой, дорога эта исхожена и тот, кто первым прошел этим путем – кто бы он ни был - заслуживает поклона от нашей страны. Я – всего лишь последователь и теперь должен попрощаться: Oiche Mhaith14 .
________________________
1. Первые 17 дней голодовки Бобби Сэндс тайно вел дневник, где высказывал свои взгляды и мысли.
2. Н-блок (в оригинале – H-block): корпуса тюрьмы Лонг Кеш, в которой находился Бобби Сэндс, выстроены в форме буквы "Н" – прим. перев.
3. Имеются в виду заключенные женской тюрьмы в графстве Арма, также объявившие голодовку в знак солидарности с заключенными Н-блоков.
4. Аллюзия на оранжистов – в оригинале употреблено слово orange – апельсин – прим. перев.
5. Борясь за предоставление статуса политических, заключенные отказались мыться, стричься, бриться и убирать камеры. Одновременно с этим проводился и "протест одеял": заключенные, отказываясь носить тюремную одежду, заворачивались в одеяла. Реакция тюремщиков на эти формы протеста заключалась в том, что узников перестали выпускать в туалет, и им приходилось размазывать собственные экскременты по стенам камер – прим. перев.
6. То есть, 1979-й – прим. перев.
7. Во время "грязного" протеста тюремщики насильно мыли заключенных: опускали в воду с кипящей водой, терли до крови и избивали. – прим. перев.
8. Р. Киплинг пожертвовал большую сумму денег на "наведение порядка" в Ольстере – прим. перев.
9. Премьер-министр Ирландской Республики – прим. перев.
10. Господи! Ну надо же! (ирл.)
11. Название полиции в Северной Ирландии – букв. "Королевские Ольстерские Констебли" – прим. перев.
12. Бобби перечисляет героев ирландской национально-освободительной борьбы – прим. перев.
13. То же.
14. Спокойной ночи (ирл.) – прим. перев.
Еще один трагический эпизод из истории Северной Ирландии
И в заключение мне хочется назвать имена всех погибших в этой ужасной голодовке.
Бобби Сэндз (26 лет) Боец ИРА и член Парламента. начал голодовку 1 марта 1981 года, погиб 5 мая 1981 года, проведя 66 дней без пищи.
Фрэнсис Хьюз (25 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 15 марта 1981 года, погиб 12 мая 1981 года, проведя 59 дней без пищи.
Рэймонд МакКриш (24 года) Боец ИРА. Начал голодовку 22 марта 1981 года, погиб 21 мая 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Пэтси О'Хара (23 года) Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA). Начал голодовку 22 марта 1981 года, погиб 21 мая 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Джо МакДоннелл (30 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 8 мая 1981 года, погиб 8 июля 1981 года, проведя 61 день без пищи.
Мартин Харсон (29 лет) Боец ИРА. Начал голодовку 28 мая 1981 года, погиб 13 июля 1981 года, проведя 46 дней без пищи.
Кевен Линч (25 лет) Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA). Начал голодовку мая 1981 года, погиб 1 августа 1981 года, проведя 71 день без пищи.
Киеран Доэрти (25 лет) Боец ИРА и Teachta Dail (член парламента Ирландии). Начал голодовку 22 мая 1981 года, погиб 2 августа 1981 года, проведя 73 дня без пищи.
Томас МакЭлви (23 года) Боец ИРА. Начал голодовку 8 июня 1981 года, погиб 8 августа 1981 года, проведя 62 дня без пищи.
Майкл Девайн (27 лет)Боец Ирландской Национальной Освободительной Армии (INLA) Начал голодовку 22 июня 1981 года, погиб 20 августа 1981 года, проведя 60 дней без пищи.
пятница, 20 августа 2010
I`m a part of old Dublin, and Dublin is me
Утро мне напомнило об Ирландии (ага-ага, я и так о ней постоянно думаю), я выглянула в окно и подумала, что такая погода бывает в Керри даже летом, и под нее не хватает только запаха океана, полного ирландского завтрака и кофе по-ирландски вечером, который готовил мне Дермот. Дэрмот - хозяин одного из пабов, в котором мы любим ужинать и жили неделю в феврале. Знаете, а это хорошо, когда паб и дом вместе, как говорится, далеко ходить не надо. Вообще я ловлю себя на мысли, что каждому времени года свой напиток, когда холодно хорошо согреваться виски или хот-виски, или кофе по-ирландски, когда тепло руки сами тянутся к пинте с "Киллкенни" или "Смитиксом". А еще в Ирландии удивительно хорош обыкновенный черный чай с сахаром. Наверное, все зависит от качества воды. Вода на Эйре необыкновенная, потому что течет из горных источников или добывается из артезианских скважин, не отравленных массовым химическим производством.