Все рано или поздно в этом мире приходит в негодность - люди, вещи, такова их недолговечная природа. Но человеку свойственно такое чувство, как жалость, и не желание расставаться с привычными его миру вещами. Мой любимый пылесос служил мне верой и правдой почти 15 лет. Вдуматься только, целых пятнадцать лет, одна шестая жизни человека, который прожил девяносто. Вначале у него благополучно отлетели колесики на щетке, которые я примотала скотчем, потом стерлись сами маленькие щеточки, и теперь треснула пластмассовая труба. Самое интересное, что мотор продолжает исправно работать - получается и оставить практически нет никакой возможности, и выкидывать ужасно жалко А когда-то я даже изображала на нем ведьму, просто усаживалась сверху и пылесосила сидя А еще он глубокого фиолетового цвета. В общем, в следующие выходные мы отправляемся за покупкой нового средства передвижения по небу с моторчиком, а со стареньким я душевно попрощаюсь, вдруг кто-нибудь уволочет его к себе и для чего-нибудь приспособит?
Ощущение такое, что практически никому из молодых сотрудников вообще не интересно слушать мои ирландские рассказы, мало того, они вообще слабо представляют себе, где находится стоит этот остров, и, зачем вообще стоило туда тащиться. Тащиться так далеко, когда фактически под боком расположились Франция, Испания, Италия и куча других мест, причем не стоит прикладывать титанические усилия, а лишь дойти до порога любой из турфирм, чтобы заказать путевку. Хочется схватиться за голову, ну не хочу я туда, где куча наших соотечественников, где водят только по намеченным экскурсоводами маршрутам. Мне это не интересно, в путешествии я ищу не ол-инклюзив и полный бар бухла и дискотеки, а покой и уединение, я люблю другую музыку, я пью мало спиртного и не хочу шумных тусовок, от которых не будешь спать полночи. Жаль только, что никто не хочет смотреть фотографии, они, действительно, заслуживают восхищения. По этому, даже, если мне этого и не хочется, приходится выбирать вполне осознанное одиночество.
Вчера под покровом сумерек я снова накопала целый мешок земли, по этому некоторые мои растения смогут вздохнуть свободно, ибо их ждет переселение в горшок изи баночек, которые заполонили уже половину стола А, кроме того, я смогу посадить семена шемрока, которые привезла с моего Изумрудного острова, с моей Эйре, по которой я так скучаю...И...зеленый салат, который я купила в "Ашане" вместе с горшочком, объела листики, а корни оставила, в надежде на то, что буду питаться и дальше свежей зеленью!
Да, между прочим, и цветы тоже не растут! Иногда в метро у меня возникает впечатление, что от взглядов дырки на одежде появятся. Судорожно начинаю себя осматривать, но ничего не нахожу, потому как перед выходом из дома все-таки смотрюсь на себя любимую в зеркало. Странные люди, может, им настолько непривычно, что на человеке вместо юбки джинсы и куртка а-ля защитного цвета, ну, так, не всем же быть одинаковыми, в конце-то концов! Так и еду, утром смотрят сонные и недовольные, вечером усталые и раздраженные, причем найдется тот, кто окинет так презрительно, с высока. За что я люблю старушку Европу, что там никому и ни до кого нет никакого дела, и, пусть ведущие программы "Снимите это немедленно"! талдычат о том, что у европейских женщин нет никакого стиля, они все странные, зато абсолютно свободны от всяких дурацких прерассудков. У нас же даже, если женщина супер-вульгарно одета и накрашена, она все равно будет смотреть на других злобно, считая себе королевой бала.
В России она уже давно и, чем дальше, тем больше, конца и края не видно. Сегодня утром в троллейбусе закашлялась одна женщина, вторая демонстративно вскочила с сидения и, отбежав в другую половину салона, стала злобно оттуда смотреть. Такое ощущение, как будто там была проказа вместе с чумой и еще кучей болячек. Следом за этой стала злобно смотреть вторая, затем третья. Кто знаком с бронхиальными заболеваниями, тот знает, что такое кашель. У меня после воспаления легких, особенно, когда я волновалась, наступал такой момент, что я просто заходилась в кашле и не могла остановиться. На свободное место присел мужчина и несчастная женщина была вынуждена ему объяснять, что у нее обострение бронхиальной астмы, а, когда она нервничает, то приступ усиливается. Дикость какая-то! Почему человек должен вообще извиняться? В Европе такого никогда не увидишь, все построено только на том, что человек следит за своим самочувствием. У нас же стоит тебе заболеть, как ты превращаешься в отщепенца, от тебя шарахаются, как от чумы. Кроме того это свидетельствует о степени промывки мозгов телевизором и радио, если заграницей никто не паникует по поводу свинного гриппа, то у нас из него сделали самую жуткую страшилку, после которой и чихнуть-то в транспорте становится страшно.
Только в жизни получается так, что новые друзья практически не приходят. В последнее время я все чаще и чаще задумываюсь над тем, а есть ли вообще дружба, или это просто некоторое абстрактное понятие? Вначале меня покинула школьная подруга, просто растворилась однажды в своем мире, потом подруга по пионерскому лагерю, и вот теперь недалек тот миг, когда, я это чувствую, уйдет и институтская, так же растворится в своей новоприобретенной армянской родне. Нет, сама она совсем не армянка, но, благодаря некоторым обстаятельствам (проще говоря, больше никого не подвернулось) стала жить с армянином. К тому же закалачивающим приличные деньги. Как говорится, что еще надо человеку для счастья? Ей, ничего, кроме денег, золота, брюлей и мужика, конечно, еще есть дети - кстати, думаю, и по этому тоже она скоро отдалится, потому что мой образ жизни ее не вдохновляет, она его не понимает. Я не обижаюсь, потому что практически во всем привыкла полагаться только на себя, уйдет, значит, уйдет, это ее законное право. Но...Но, вряд ли я потом приму ее назад. Предательство друзей самое гадкое и наиболее болезненное из всех...
Столкновения вспыхнули во время торжеств, посвящённых 320 годовщине снятия осады города Дерри. В полицейские кордоны полетели камни, палки и бутылки с зажигательной смесью.
После этого агрессивно настроенные молодые люди сожгли десятки автомобильных покрышек и попытались устроить пожар в нескольких зданиях. Полиция была вынуждена применить силу.
Около 20 самых активных участников столкновений задержаны.
За десятилетия конфликта вокруг статуса региона, который удалось потушить только в конце прошлого века, погибли более 3,5 тысяч человек.
Журнал «Вокруг Света» / Ноябрь 1970 / И пулей и газом
Сегодня убили Даниела О'Хэгана. Рано утром, в 4 часа 40 минут, его застрелил снайпер первого батальона королевских шотландских стрелков.
Даниелу было девятнадцать лет. Он учился на электрика.
Пуля настигла его на углу родной улицы, в двух шагах от дома на Донор-стрит. Отец его был рядом с ним.
Армейский представитель заявил потом, что мертвый юноша все еще держал в руке бутылку с бензином...
Такие бутылки жители Белфаста швыряют в английских солдат, когда тех посылают наводить порядок. Швыряют также булыжники. На этой неделе одно подразделение «томми» попало под град стрел. Стреляли из луков, какими теперь пользуются спортсмены-лучники. У стрел были мягкие круглые наконечники.
Солдаты отбиваются от камней и стрел щитами. Правда, не круглыми средневековыми, а прямоугольными, современной формы. Надевают они также металлические жилеты, стальные каски и противогазы. В таком обличье за англичан или шотландцев их принять нельзя. В предрассветной мгле они выступают из белых клочьев стелющегося газа, как инопланетные существа.
...Шесть очевидцев убийства сказали, что О'Хэган никаких бутылок не бросал.
Накануне белфастцам было заявлено, что правительство и армия шутить не собираются, что зачинщики беспорядков играют жизнью.
19-летний ученик электрика не был и не мог быть зачинщиком беспорядков в Ольстере. «В руках этого юноши не было ни зажигательной бомбы, ни любого другого оружия, — говорит депутат североирландского парламента Пэдди Кеннеди. — Он был убит ни за что».
Он был убит для острастки...
Застрелив О'Хэгана, солдаты подождали, пока уберут его тело, и дали залп из специальных «антимятежных» ружей. Такие ружья заряжают либо резиновыми пулями (диаметр 4 см, длина 15 см), либо капсулами с газом «си-эс». На этот раз стреляли газом.
О газе «си-эс» надо сказать особо. Изобрели его давно, в 1928 году, два американских химика, чьи фамилии начинались с букв «Си» и «Эс». Запретили же газ «си-эс» еще раньше, чем изобрели, — в 1925 году Женевским протоколом наряду со всеми другими отравляющими веществами. Английское правительство подписало этот протокол в 1930 году. Сейчас капсулы с газом «си-эс» изготовляют в Южной Англии, в графстве Суррей на небольшой, тщательно охраняемой фабрике, принадлежащей компании «Шермьюлай». Рабочие одеты в противогазы, черные береты, защитные халаты. На руках высокие резиновые перчатки. Начальник отдела сбыта фабрики Алан Уорлан говорит, что их продукция человеколюбивая: «С нашим газом полиции не нужны ни дубинки, ни пули».
В Северной Ирландии полиция и войска применяют газ с августа прошлого года. Всего по гражданскому населению было произведено несколько десятков тысяч залпов. Миф о безвредности «си-эс» был похоронен во время первой же газовой атаки на жителей города Лондондерри 13 августа 1969 года. В местной больнице на соседних койках лежали шестилетний Кинан Барретт и шестидесятилетний Джордж Макдауэлл. Поражение газом вызвало у обоих тяжелые легочные заболевания.
Американские интервенты много лет пользуются им во Вьетнаме с целью «выкуривания противника из окопов на открытое пространство, где его удобно расстреливать».
В Лондондерри и Белфасте окопов нет. Солдаты, продвигаясь вдоль улиц, бросают капсулы с газом в окна домов.
читать дальше...Его учили стрелять в толпу в Западной Германии, в городке Детмольде, где размещены артиллерийские части британской Рейнской армии. На учениях в него кидали картофелем, пакетами с мукой, консервными банками. Он привыкал считать противником людей без оружия. Наводчик орудия Джим Уокингшоу сам вызвался ехать в Ольстер. На Рейне ему наскучило. «Четыре с половиной года, — вспоминает он, — меня тренировали для стрельбы по русским танкам, но наши парни уже не верили, что нечто подобное действительно произойдет. И вот вдруг представился шанс попасть в настоящую переделку. Не то чтобы мне уж так нравилось колотить людей по башке. Просто хочется почувствовать себя настоящим солдатом». И он почувствовал.
Но его чувства не были поняты жителями оккупированных кварталов Белфаста.
Подразделения, несущие службу в Ольстере, меняются часто. По выражению румяного майора с лихими бакенбардами (он сопровождал нас, а точнее конвоировал, когда мы добились разрешения пройтись по улицам Лондондерри), «слишком высок процент морального износа».
В другой раз в Белфасте, уже без сопровождения, идем по одной из усиленно патрулируемых «пограничных» улиц. Солдат сидит на небольшом броневичке, из-за спины торчит прут антенны рации, спереди карабин, рука на спусковом крючке. Броневичок надвигается, и солдат, заметив нас, берет на мушку, щурит глаз. Впервые вижу черный зрачок дула, устремленный прямо в грудь, под левый сосок. Мой спутник издевательски поднимает руки. Солдат гогочет, продолжая провожать нас упорным взглядом карабина. Он не знает, да и вообще не задается вопросом, кто мы. Все эти — в гражданском платье — для него потенциальный противник.
Армейские власти иногда проводят для приезжих журналистов пресс-конференции. Представитель командования деловито разъясняет: «Отдан приказ стрелять только по цели. Поверх голов стрелять категорически запрещено. Каждый выстрел должен поразить выбранную мишень».
Капрал первого батальона королевских шотландских стрелков Майкл Дуркин круглолиц и пухлогуб. Каска надвинута на самые глаза. Выражение лица обиженное. Отслужил он в Белфасте четыре месяца, сыт по горло.
«Впервые попал я в заварушку на Гровнер-роуд. Со мной было 27 солдат. Увидел, как эти люди надвигаются на нас с двух сторон, и думаю: «Вот оно». Их сотни четыре. Женщины, также дети. Понимаю, что нужно воспользоваться газом. На него одна надежда в Ольстере. Боялся? Сердце в пятки ушло. Да, да, я просто помертвел от страха. Потом научился расслабляться. Важно ощутить, что выбора нет — или они тебя, или ты их. За четверо суток дежурства я спал всего семь часов.
О жратве и думать не хотелось. Горячий чай и курево — этого хватает. Когда меня сюда привезли, я никак не мог сообразить, что же здесь происходит. А теперь и разбираться неохота. Плевать. Я просто хочу залечь спать, сняв ботинки».
Армия отказалась назвать снайпера, убившего Даниела О'Хэгана. Все равно, мол, отвечает за всех командир. После того как клубы газа на Донор-стрит стали рассеиваться, а толпа собираться вновь, из казарм подоспело подкрепление. Привезли и новинку — пушку, бьющую по людям водяной струей. Водомет. Производство западногерманское (фирма «Мерседес-Бенц»). Водомет стрелял хорошо. В официальной сводке английских оккупационных сил ему дана лестная оценка. Предлагается также добавлять в воду несмывающуюся краску. «Будем метить мерзавцев». Я слышу, как хохочет румяный майор, похлопывая по груди пухлолицего капрала. Гулко резонирует стальной панцирь под его вязаной фуфайкой.
Даниель О'Хэган не был ни первым, ни единственным, сраженным пулей на улицах Белфаста. Он был первым, о котором достоверно стало известно, что застрелил его английский солдат.
До этого люди падали мертвыми во время перестрелки, в которой, кроме войск, принимали участие вооруженные горожане. Среди мертвых были и католики и протестанты. Первых гораздо больше. Был мальчик Патрик Руни, девяти лет. Он сидел дома; пуля, посланная с огромной силой, пронзила наружную стену и попала ему в затылок. Был пятидесятилетний католик Самуэл Макларион, также убитый в собственном доме пулеметной очередью с полицейского броневика. Был сорокавосьмилетний протестант Дэвид Липтон. Пулеметная очередь настигла его на родной протестантской Палмер-стрит. На той же улице погиб пятнадцатилетний католик Джеральд Маколей, пришедший сюда, чтобы помочь своим единоверцам вынести вещи из подожженных жилищ.
Есть среди убитых школьники и пенсионеры, докеры и торговцы, безработные и полицейские, ревностные прихожане и безбожники.
Среди английских солдат много раненых — камнями, осколками. Убитых же не было. Было несколько случаев самострела.
Когда английские солдаты вошли в город, жители католических гетто в кварталах Фоллз, Баллимакарретта, Баллимэрфи встретили их благосклонно. Угощали чаем. Чай этот был парадоксальным.
Парадокс августа 1969 года состоял в том, что английские войска вроде бы пришли защищать католиков, тяготеющих к независимой Ирландской республике, от погромов протестантских экстремистов, фанатично преданных английской короне.
Но зимой грани парадокса начали стираться. К апрелю же все встало на место. Тогда, в августе, английские «силы порядка» расставили кордоны лишь после того, как католики уже наладили самооборону, окружили свои кварталы стеной баррикад, создали вооруженную охрану, учредили надзор за порядком. Всем этим занимались комитеты гражданской защиты. Так в государстве протестантской диктатуры возникали очаги католического самоуправления.
Английские войска начали со сноса баррикад. Потом исподволь началось разоружение католиков. В Северной Ирландии много оружия. Протестантское большинство создало для поддержания своего господства над католическим меньшинством легальные и тайные вооруженные отряды. Только протестантам был открыт доступ в армию Ольстера, в полицию Ольстера, в добровольческие соединения Ольстера.
Есть свои «вооруженные силы» и у воинственного пастора Яна Пейсли. Впрочем, даже более умеренными протестантами это воспринимается как факт естественный: ведь пастор убеждает свою паству, что они, избранные богом, должны держать католиков — «папистов» — в страхе божьем, крушить их огнем и мечом. Именно молодчики Пейсли были наводчиками при погромах кварталов католической бедноты. Когда подстрекаемая ими толпа жгла и грабила, полиция вела себя тихо. Даже когда с крыш соседних зданий хладнокровные пулеметчики вели заградительный огонь. Имена пулеметчиков правосудию неизвестны, хотя на боевых учениях протестантских «тайных» (по официальной версии) лож маршируют и судьи и прокуроры. Во время своих парадов оранжисты несут с собой пики и алебарды. Ночью им раздают иное оружие.
Катапульты, шлемы, щиты, луки и стрелы английских воинов. Алебарды, пики, хоругви оранжистов.
Беженцы, прячущиеся за монастырскими стенами.
Костры, в которых сжигают соломенные чучела врагов.
Трагедия ирландского народа разыгрывается в зловещих средневековых декорациях.
Приезжая сюда, теряешь ощущение века XX. Асфальт и неон Белфаста бессильны утвердить реальность настоящего. Прошлое, повсюду властно дающее себя знать на Британских островах, в Ольстере на первый взгляд и вовсе закрепостило ход истории.
...Белые кресты нарисованы мелом над дверями ярко разукрашенных домов. Это дома католиков. Ночью их сожгут протестанты.
Что это? Новая варфоломеевская ночь? Неужели религиозное рвение жителей Ольстера столь фанатично, столь испепеляюще жестоко к иноверцам?
Нет.
Обличье религиозной войны ни в малейшей мере не отражает сути событий в Северной Ирландии. Ни католики, ни протестанты не рвутся обратить в свою веру инакомыслящих. Меньше всего обозначены они различием в толкованиях догматов христианства. Они противопоставлены друг другу как непримиримые социальные касты. Дух непримиримости уходит корнями в историю. Отсюда и атрибуты из средневековья.
Историю? Нет, скорее в чудовищное насилие над историческим процессом, содеянное в Ирландии господствующим классом Англии. Ирландия — первая добыча английских колонизаторов. Отсюда все ее муки.
Посылаемые из Лондона войска не раз и не два одерживали победы над ирландскими полками. И после каждой происходила раздача ирландских земель английским лендлордам. Местных крестьян сгоняли с их наделов, которые передавались английским колонистам. После очередного подавленного бунта купцам Сити был подарен город Дерри. Они переименовали его в Лондондерри, построили порт и крепость.
История продолжалась. Великая английская буржуазная революция принесла ирландскому крестьянству новые невзгоды. Именно ему пришлось расплачиваться за поражение своих господ, ставших под знамена монархии и католической веры. Республиканские войска протестанта Кромвеля, пройдясь огнем и мечом по Ирландии, оставили после себя новые отряды колонизаторов.
Затем наступил краткий период реставрации, а вместе с ним и те события ирландской истории, которые все еще питают живую ткань нынешней гражданской войны.
В 1685 году на английский трон взошел Яков II, король-католик. Протестанты, утвердившиеся на захваченных ирландских землях, впервые испытали страх возмездия. Они опасались и физической расправы, и потери своего имущества. Это было уже примерно четвертое поколение пришельцев, и они уже привыкли называть себя ирландцами и все, чем владели, считали «своим» навеки.
Но надеждам католиков на возврат к былому и страхам протестантов не суждено было сбыться: в 1688 году английский трон захватил протестант Вильгельм Оранский. Католик Яков II бежал в Ирландию. Вооружившиеся ирландские протестанты заперлись в городских крепостях. Несколько месяцев осаждали войска Якова II крепость Лондондерри. Но когда к изголодавшимся осажденным прорвалось судно с провиантом, осаду пришлось снять. Это произошло 1(12) августа 1689 года. И вот 280 лет спустя протестантские экстремисты устроили воинственное шествие по улицам Лондондерри, завершившееся избиением рабочих-католиков и новой вспышкой гражданской войны.
Ровно через одиннадцать месяцев после снятия осады Лондондерри армия Вильгельма Оранского, высадившаяся в Ирландии, встретилась с войсками Якова II на реке Бойн и разгромила их, навсегда покончив с католической реставрацией. Ирландцам, исповедовавшим в большинстве своем католичество, была уготована участь побежденных. Годовщина битвы при реке Бойн, справляемая как апофеоз победителей «Оранжевым орденом», стала для католической Ирландии днем национального позора.
...Черные котелки надвинуты на брови, широкие оранжевые ленты спускаются с плеч к животу. Рядовые «братья» несут с собой зонтики и трости. Те же, что повыше чином, размахивают шпагами, алебардами. Взгляд у шагающих надменный и хмурый. Идут хозяева. Идет созданный в 1795 году «Оранжевый орден», сто тысяч ольстерцев-протестантов, опора правящей юнионистской партии...
И все-таки этим экскурсом в историю вряд ли можно объяснить суть происходящего ныне в Северной Ирландии. Разве что средневековые декорации. Ведь Северная Ирландия была отнюдь не единственным местом, где в ту эпоху и позже кровавые столкновения происходили под церковными хоругвями, где социальные конфликты были окрашены в религиозные тона. Отчего же именно в Северной Ирландии раны, нанесенные в сражениях XVII века, кровоточат до сих пор?
К началу XIX века память о бурных событиях столетней давности начала стираться и в Ирландии. Католическая и протестантская беднота видела в своей судьбе много общего. Лозунг «свобода, равенство, братство», донесшийся сюда из революционной Франции, звал к забвению религиозных распрей ради общей борьбы с английским господством. Но буржуазия метрополии вовремя заметила опасность и приняла меры. Ее искушенные политические деятели уже обладали изрядным опытом применения в колониях принципа «разделяй и властвуй». В Ирландии этот принцип был применен с особым коварством.
Большинство земель на северо-востоке Ирландии принадлежало английским помещикам, которые сдавали ее в аренду с аукциона. На землю претендовали и католические и протестантские крестьяне. Но зачастую католик был готов заплатить немыслимую цену и жить впроголодь, лишь бы остаться на земле предков. Смена семей, обрабатывавших сдававшиеся наделы, была частым явлением. Накапливался груз соседских обид, междоусобиц, мести. Лишившиеся на аукционах своих наделов крестьяне-протестанты все чаще уходили на заработок в город. Из них и составился в основном ирландский пролетариат. Когда же в начале XX века в город потянулись и окончательно разоренные ирландцы-католики, они были встречены там весьма недружелюбно протестантской беднотой. Бесправные и нищие протестанты и католики осаждали биржи для безработных. Нанимателями же были фабриканты, наследники тех дельцов-протестантов из Сити, которые два века назад осели на ирландской земле. Они понимали, что в борьбе с требованиями своих рабочих больше всего следует опасаться их объединения. Расколоть рабочий класс Ирландии, недавно покинувший крестьянские поля, удобнее всего было по религиозному принципу. Поэтому фабриканты-протестанты брали на работу лишь своих единоверцев. Для упорядочения этого неожиданного братства эксплуататоров и эксплуатируемых были созданы религиозные ордена, поддерживавшие к тому же железную воинскую дисциплину и послушание.
Привилегии, которыми в течение всего XIX века пользовались североирландские протестанты, были окончательно узаконены при разделе Ирландии в 1920 году, когда шесть северо-восточных провинций Ирландии были оставлены на границах Великобритании как особая «домашняя» колония, а остальная часть стала независимым государством Эйре.
Англия всячески противилась ассимиляции протестантских и католических низов. К двадцатому веку слова «католик» и «ирландец» звучали неразличимо. Ирландец же протестант оказался как бы человеком без родины. Не англичанином, но и не ирландцем. Связь с землей своих предков он утратил. На земле же, кормившей его, он так и не был признан своим, хотя и стал ее господином. Безродность ложилась на него тяжким психологическим грузом, заставляя замыкаться в себе, заставляя искать в тайных братствах религиозных орденов не «слова божьего», а уверенности в своей исторической правоте, якобы доказанной в битвах семнадцатого века. Им так нужна была внутренняя убежденность, что их привилегии справедливы. Убежденность не приходила.
Оставался наркоз фанатизма.
А что же католики? Раздел Ирландии, обрекший их на роль «граждан второго сорта», неизбежно толкал к мысли, что вооруженная борьба рано или поздно поможет им объединиться со своими соотечественниками, жившими на территории независимой республики. Начиная с тридцатых годов история Ольстера — это история непрекращающихся схваток, которые вели ирландские республиканцы за освобождение своей страны от Великобритании. Мужественные, жертвенные акты революционной борьбы ирландского народа беспощадно подавлялись правительством Северной Ирландии, которое с благословения Англии создало мощную систему вооруженных протестантских отрядов. Между тем гражданская борьба в Северной Ирландии все больше приобретала черты социального столкновения. Экономический кризис, на долгие годы поразивший Ольстер, привел к еще большему обострению хронических болезней в шести провинциях: массовой безработицы, жилищного голода, инфляции. В этих условиях преимущества, которые получали протестанты при найме на работу и поисках жилья, становились для множества семей вопросом куска хлеба, жизни или смерти. И чем горше становилась жизнь всей ирландской бедноты, тем отчаянней цеплялись и лелеяли свои привилегии чуть менее нищие, чем их соседи, жители протестантских кварталов.
К середине шестидесятых годов положение в Ольстере осложнилось еще и тем, что в английской печати все чаще стали раздаваться голоса, советующие английскому правительству предоставить Ольстеру самому улаживать свои неурядицы. Суть этих предложений заключалась в том, что сохранение прежней формы прямого колониального управления Ольстером не только стало бременем для английской казны, но и создавало прореху в том «демократическом фасаде», который капиталистическая Англия стремилась представить глазам мира. Юнионистское правительство Северной Ирландии хорошо понимало, что опасения в том, что Англия «предаст их», не лишены логики. Этот страх «быть покинутыми» еще сильнее поощрял воинственный дух протестантских экстремистов. Они стали зачинщиками расправ над католическим населением в «превентивных целях». Одной из целей зачинщиков религиозного разгула в Северной Ирландии было доказать английским властям, что мирное разрешение конфликта, который они сами же завязали в Ольстере, невозможно.
Внешне расстановка сил в Северной Ирландии как бы образует треугольник: правящее протестантское большинство, обездоленное (в социальной и экономической области) католическое меньшинство, английские оккупационные силы, призванные «разнимать драчунов».
Треугольник этот вовсе не равносторонний, даже не равнобедренный. Он был шатким, подвижным, неустойчивым.
Армейские власти все меньше заботились о том, чтобы выглядеть нейтральной силой. Юнионистское правительство сначала исподволь, а после возвращения братьев-консерваторов к власти в Англии вполне открыто стало использовать войска для своих надобностей. Впрочем, было ли когда-нибудь различие в надобностях у правительств, заседающих на Уайтхолле и в Стормонте? Различие в средствах было. Лондонские политики ощущали себя более уязвимыми со стороны мирового общественного мнения. Но постепенно кожа грубела. Все равно позора не оберешься! Действуйте по обстановке!
Это милостивое разрешение было расшифровано в Белфасте отчетливой декларацией! «Войска шутить не будут». С кем не будут шутить войска?
С погромщиками Пёйсли?
С бандами «Оранжевого ордена»?
Декларация была обращена к жителям беднейших кварталов Белфаста, где ютятся годами не имевшие заработка рабочие католического вероисповедания.
Солдаты уже оккупировали эти кварталы. Их жители уже прошли сквозь унижение повальных обысков. Они уже узнали, что ощущает человек, поставленный лицом к стене, не смеющий повернуть голову, когда в его квартире хозяйничают люди в военной форме и его постель перевертывают штыками.
Нет, давно уже не зовут в гости английских солдат жители Фоллз-роуд, Девис-стрит, Нью-Лодж-роуд и Юнита-уок. Солдаты являются без приглашения.
На Донор-стрит сегодня, висят черные флаги. Улочка небольшая, затиснутая. Две двухэтажные стены смотрят друг в друга. Шесть шагов — дверь. Ни палисадника, ни деревца, ни даже ступеньки перед дверью. Еще шесть шагов, два окошка, уставленных цветами, и новая дверь, новая семья. Открываешь дверь и попадаешь с улицы сразу в жилую комнату. В этой небольшой жилой комнатке, уставленной цветочными горшками, собралась сейчас вся семья О'Хэганов. Мать, отец, трое детей.
Даниеля уже перенесли в морг католического госпиталя «Mater Ifirmorum». Госпиталь находится на улице Крамлин, населенной в основном протестантами. Идти в госпиталь О'Хэганы опасаются.
Сына уже не вернешь. Его убил английский солдат, посланный «для охраны жизни и имущества жителей столицы Северной Ирландии».
А. Ефремов, корреспондент «Комсомольской правды» — для «Вокруг света»
На съемочной площадке одного из фильмов актера Аль Пачино называли Дьяволом. И не за дурной характер. За талантливую игру, внушающую порой мистический ужас. То прозвище актер, наделенный множеством почетных титулов, считает самым лестным в жизни.
В детстве маленького Альфредо дразнили Сонни - Сынок. Еще бы: до семи лет мальчику не позволяли и носа высунуть из дома без сопровождения бабушки или дедушки. В школе Сонни потчевал сгоравших от зависти одноклассников красочными историями о жизни на огромной техасской ферме, где у него было десять собак и собственный конь.
На самом деле, если Альфредо и видел где лошадей, то лишь в нью-йоркском зоопарке, неподалеку от которого проходило его унылое детство. Родился он не в самом подходящем месте - Гарлеме. Когда сыну не исполнилось и двух лет, бухгалтер Сальваторе Пачино был призван на фронт (шла вторая мировая война), вернулся целым, но вот семья его разваливалась на глазах. В доме и дня не проходило без классических итальянских скандалов, словно скопированных из черно-белых фильмов эпохи неореализма. Очень скоро сеньор и сеньора Пачино развелись.
«Чайка» по имени Судьба
Оставшись одна (если не считать, конечно, сына и трех дочерей), Роза Пачино переехала в дом родителей. Жили бедно и тоскливо. Единственной радостью в жизни были воскресные походы с мамой в кинотеатр. А после всю длиннющую неделю мальчик развлекался тем, что разыгрывал на кухне перед бабушкой сценки из увиденных фильмов.
На каникулы его отправляли к теткам, где было еще скучнее и безотраднее. Одна радость: обе старые девы были абсолютно глухими. «Поскольку общаться с ними было необходимо, - говорил актер, - приходилось призывать на помощь все выразительные средства, что имелись в распоряжении. Лучшей школы актерского мастерства трудно и вообразить!».
Учился Альфредо из рук вон плохо, тяготясь на уроках откровенной скукой, зато в на переменах ему не было равных: рассказчиком он был отменным! А еще мальчишка блистал в школьных постановках. Несмотря на сплошные двойки, дальновидные учителя наделили его титулом «ученика, с наибольшей вероятностью претендующего на успех во взрослой жизни». Вскоре Сонни покинул стены учебного заведения. Нет, он не связался с компанией итальянской шпаны, чего мать боялась больше всего.
Просто на свой 14-й день рождения Сонни впервые попал в театр (давали чеховскую «Чайку»), был совершенно потрясен - и тут же определился с выбором будущей профессии. Математика с биологией казались подростку совершенно никчемными предметами. Чехова он глубоко почитает до сих пор и даже сына в его честь назвал экзотическим для итальянца именем Антон.
В 17 лет Альфредо ушел из дома, вознамерившись заняться карьерой. Решение юноши вызвало грандиозный домашний скандал и проблемы с сердцем у матери. Пачино по сей день винит себя в ее ранней смерти, что последовала через пару лет. Он тогда едва не попал от переживаний в психиатрическую клинику. С тех пор избегает разговоров на эту тему.
Как выяснилось, волновалась миссис Пачино не напрасно. Следующие десять лет блудный ее сын едва сводил концы с концами и связался-таки с нехорошей компанией. В 60-м году Альфредо был арестован за незаконное ношение оружия. Отделался штрафом в 50 долларов, что было тогда для него астрономической суммой.
Чтобы не тратиться на завтраки и обеды, он заставлял себя спать до четырех часов вечера и отправлялся сразу в театр, а деньги на автобус, как правило, занимал. Частенько его выгоняли со съемных квартир за неуплату, и тогда он ночевал прямо в театре. Дневных репетиций он не посещал: собственно, ни к чему репетиции сторожам, уборщикам да билетерам - ведь именно эти профессии осваивал юный Аль Пачино. И практически отовсюду его с позором изгоняли. В одном театре он постоянно сажал зрителей на чужие места, потому что был зачарован музыкой. В другом забывал проверять билеты, любуясь собственным отражением в зеркальной стене... При такой жизни он как-то еще исхитрялся учиться. Причем не где-нибудь, а в знаменитой Нью-Йоркской актерской студии, у самого Ли Страсберга, «американского Станиславского».
Появившись впервые на сцене, Аль Пачино взял критиков без боя. Он так входил в образ, так погружался в роль, что стало ясно: взошла новая звезда. Порой столь полное «растворение» было чревато для нашего героя конфузами и неприятностями. В 1971 году его задержала полиция, когда он вполне серьезно пытался... арестовать водителя машины, испускавшей густой шлейф зловонных выхлопных газов. Как раз тогда Аль Пачино играл полицейского в фильме «Серпико». И просто не успел выйти из образа.
Карлик, Гений
Дебютировав в 1962 году в Нью-Йоркском детском театре, Аль Пачино (некоторое время он подумывал о псевдониме Сонни Скотт, стесняясь итальянской фамилии) играл в самых разных постановках - от детских утренников до бродвейских мюзиклов и серьезных пьес. Первый приличный гонорар он получил во возрасте 25 лет. «Я пошел в бар, где заказал мартини и бифштекс - никогда прежде я не позволял себе выпивать и закусывать одновременно, - смеется Пачино. - Самое любопытное, что с тех самых пор деньги у меня в кармане больше никогда не переводились». Сегодня его средняя ставка - $10 млн за картину.
В конце 60-х Аль Пачино получил сразу несколько престижных театральных премий, о нем заговорили. А вскоре пригласили в Голливуд. Первые экранные опыты («Я, Натали», 1969 г., «Паника в Ниддл-Парке», 1971 г.) разительным образом отличались от глубинной игры на сцене, принесшей ему славу и уважение публики и авторитетных критиков.
Впрочем, кино не слишком и привлекало актера, который честолюбивые устремления связывал исключительно со сценой. Неудивительно, что к предложению никому не известного молодого режиссера сыграть крестного отца мафии он отнесся весьма прохладно. Разве мог Пачино предвидеть, что роль Майкла Корлеоне принесет ему всемирную славу! К образу «Крестного отца» примеривались такие титаны, как Роберт Редфорд, Уоррен Битти, Джек Николсон, Райан О Нил, Роберт де Ниро...
Но никто из них не устраивал режиссера Фрэнсису Форда Копполу так, как Аль Пачино, снявшийся до этого лишь в двух маловразумительных фильмах. Но... руководство киностудии «Парамаунт» отклонило кандидатуру наотрез. Смущала продюсеров не малая известность Пачино в мире кино, а его невеликие габариты: 160 см роста - маловато для всемогущего мафиози! Еще не начав сниматься, он уже обзавелся в студийных кулуарах обидным прозвищем «карлик». Пачино считал, что в таких условиях добиваться роли бессмысленно, а потому являлся на пробы, не зная ни строчки текста.
Впрочем, за глаза Коппола именовал любимца «гением» и в конце концов отстоял Альфредо! Ему досталась эта Роль. Режиссеру нужен был именно стопроцентный итальянец. «В Америке каждый, кто называет себя итальянцем, на самом деле лишь наполовину итальянец, - усмехается Аль Пачино. - Кроме меня. Со мной вы получаете неразбавленный раствор». Предки актера эмигрировали в Штаты не откуда-нибудь, а с Сицилии, из городка под названием... Корлеоне. Совпадение? Разумеется. Ведь именно так некоторые люди предпочитают отчего-то именовать судьбу.
Во время съемок Пачино все же несколько раз едва не лишился главной роли своей жизни. Сначала выяснилось, что «стопроцентный итальянец» не умеет говорить на языке своих предков. Не беда, нашли переводчика. Затем оказалось, что он не умеет вальсировать. Ничего, наняли учителя танцев. Но когда обнаружилось, что к 20 с лишним годам он ни разу не сидел за рулем автомобиля, Коппола схватился за голову. Для съемок простейшего эпизода (автомобиль с молодыми уезжает со свадьбы) пришлось использовать дублера! За «Крестного отца» и «Крестного отца-2» Аль Пачино первый раз был выдвинут на «Оскара», а сам стремительно ворвался в первый эшелон голливудских звезд. Одна блестящая роль следовала за другой. Зрители шли в кино на Пачино, обеспечивая фильмам с его участием кассовые сборы. Критики рассыпались в похвалах за смелый выбор ролей. Еще более смелыми были отказы: «Красотка», «Рожденный 4 июля», «Крамер против Крамера», «Апокалипсис сегодня», «Звездные войны»... Отвергнуть ТАКИЕ предложения может только очень уверенный в себе человек - если не сказать, самонадеянный.
А такое судьба прощает редко. В 1982 году Пачино с треском провалился на сцене в шекспировском «Ричарде III». Критики шутили: «Ричарду - 3, Пачино - 0». А после грянула «Революция» (1985). Этот фильм вошел в историю кинематографа как один из самых худших, а отзывы критиков на игру Аль Пачино были не просто плохими, но по-настоящему злыми. На четыре года Пачино заперся в нью-йоркской квартире, все стены выкрасил в пурпурный цвет. Ликвидация дизайнерских последствий периода творческого застоя обойдется ему потом в $2 млн.
Во время добровольного отшельничества Пачино решил попробовать себя в качестве режиссера и снял на собственные деньги таинственный фильм «Заклейменный позором», который не видела ни одна живая душа. Пленку Аль хранит в бронированном сейфе и не показывает даже самым близким друзьям.
Чемпион по терпению
Поводом для возвращения в кино стала случайная встреча с незнакомцем в Центральном парке Нью-Йорка. «Эй, да что с вами случилось? - вдруг услышал он над ухом чей-то голос. Рядом с ним остановился улыбающийся во весь рот парень. - Мы соскучились. Возвращайтесь!». «В этот момент, - вспоминает Пачино, - я понял: ведь для чего-то был мне послан актерский дар».
Вскоре мрачный тип на диво всем дебютировал в комедии «Дик Трейси», за что получил очередную номинацию на «Оскара». К тому времени в творческой биографии Аль Пачино их было уже 5 - номинаций, не наград. Удалась лишь седьмая попытка - за фильм
«Запах женщины» Аль Пачино получил заветный «Оскар». Именно во время съемок той картины Пачино заслужил лестную кличку, с которой мы начали рассказ, - Дьявол. Фильм стал не просто хитом, классикой. Однако смеем предположить, что и к характеру актера сей титул можно приложить - хотя бы иногда.
Вредные привычки и смешные подушки
Характер у мистера Пачино не сахар. Он сам это с готовностью признает и объясняет так: «Настоящий актер превращается в эмоционального атлета. Процесс этот болезненный и неминуемо откладывает отпечаток на личность». Особенно достается от ветерана кинематографа младшим коллегам. На съемках «Адвоката дьявола» (1997) он потребовал передвинуть свой вагончик подальше от Киану Ривза - Пачино якобы донимала оглушительная музыка.
На самом-то деле мэтр осерчал на молокососа за то, что тот не захотел прислушиваться к его отеческим наставлениям на съемочной площадке. Поначалу напряженными были их отношения и с Джонни Деппом (они вместе играли в «Донни Браско»). Но Депп растопил лед, подсунув как-то Аль Пачино смешную подушечку. Когда садишься на такую, она начинает издавать звуки испускаемых кишечных газов. Шутка дешевая и распространенная, но Пачино хохотал как ребенок: он понятия не имел о таких штуках. А что вы ждете от человека, который любимым развлечением называет походы в оперу и чтение Шекспира? «Мой отец был женат пять раз. Я ни разу», - усмехается актер. Да, привычкой жениться он к своим 68 годам так и не обзавелся. Хотя не пропустил практически ни одной партнерши по съемочной площадке, а картин у нашего героя за плечами - 46. Донжуанский список Пачино, как заключительные титры американского фильма. Из перечня актрис лишь мать его 18-летней дочери Джули не имеет отношения к кино, но, впрочем, преподает драматическое искусство.
Два бамбино для Пачино
Однажды Пачино едва не нарушил своего обета безбрачия. Ради Беверли д'Анжело - актрисы, дочери владельца телеканала, экс-супруги итальянского герцога. В конце 90-х поползли крамольные слухи: Пачино женится! Он тогда даже пластическую операцию сделал, убрав нависающие веки. Беверли не отставала: спустя 2 года после начала бурного романа совершила настоящий женский подвиг - в возрасте 46 лет родила близнецов, Антона и Оливию.
Очень скоро Беверли и Аль расстались - и тут же двойняшки оказались в центре внимания: не поладившее мама с папой делили их на глазах у всего мира. Гаденький судебный процесс по делу об опеке над близнецами тянулся не один год. Пачино требовал, чтобы ему разрешили больше видеться с детьми, д'Анжело за каждый лишний час общения требовала дополнительную плату. Адвокат актера невесело шутил: «Похоже, мы судимся с фирмой по сдаче детей в аренду». К весне 2004 года они вроде договорились: актер обязался выплачивать своей итальянской аристократке по $35 тыс. алиментов плюс $18 тыс. (арендная плата за нью-йоркскую квартиру).
Коппола обзывается
Сегодня на сцене Пачино по-прежнему играет много, а вот снимается мало и вяло - и отнюдь не в шедеврах. Коппола обвинил недавно бывшего любимца в том, что тот заплыл жиром и боится серьезных ролей. А вдобавок еще и обозвал скупцом: «У Пачино так много денег, потому что он никогда их не тратит». На что Аль Пачино парирует: «Чем хуже сценарий, тем выше гонорар. Кто устоит?». Таков закон шоу-бизнеса.
Вот и в ближайшее время актер появится в двух боевичках, а еще и в видеоигре по культовому фильму «Схватка» 1995 года. Но не будем судить кумира нескольких десятилетий строго. В конце концов, когда дело идет к 70, любой имеет право на покой - даже гений. Кто знает, какими эпитетами и титулами наградят его после выхода фильма о Сальвадоре Дали? Есть все основания полагать, что Аль Пачино в очередной раз всех нас удивит.
В 08:15 местного времени самолёт Enola Gay сбросил атомную бомбу под названием «Малыш» на центр Хиросимы. От сброса до момента взрыва прошло 45 секунд. Она взорвалась примерно в 600 метрах над поверхностью со взрывным эквивалентом примерно 20 килотонн тротила (бомбы из урана-235 считались очень неэффективными, в них расщеплялось только 1,38 % материала). Так было убито на месте примерно 70—80 тысяч человек. Примерно 2000 человек из этого числа (ещё 800—1000 умерших от последствий взрыва) были японскими американцами, учившимися здесь до войны и оказавшимися неспособными покинуть страну. Скорее всего, сотни американских военнопленных также умерли. Радиус зоны полного разрушения составлял примерно 1,6 километра, а пожары возникли на площади в 11,4 квадратных километра. 90 % зданий Хиросимы было либо повреждено, либо полностью уничтожено.
Потери
Только одна бомба, мощностью 20 тысяч тонн тротилового эквивалента, взорвавшаяся на высоте 600 метров над городом, в одно мгновение разрушила до основания 60 процентов города Хиросима. Из 306545 жителей Хиросимы пострадало от взрыва 176987 человек. Погибло и пропало без вести 92 133 человека, тяжелые ранения получили 9 428 человек и легкие ранения — 27 997 человек. Такие сведения были опубликованы в феврале 1946 г. штабом американской оккупационной армии в Японии. Стремясь уменьшить свою ответственность, американцы, насколько возможно, занизили число жертв. Так, при подсчете потерь не было учтено число убитых и раненых военнослужащих. Кроме того, надо иметь в виду, что многие и тяжело и легко раненные через несколько дней, месяцев или даже лет погибли от лучевой болезни. Поэтому в действительности число погибших, по-видимому, превышает 150 тыс. человек.
В Нагасаки погибли более 70 000 человек, полностью разрушено оказалось 36 % домов.
К декабрю 1945 года еще тысячи людей умерли от ран и лучевой болезни. Статистики оценивают количество умерших в Хиросиме и Нагасаки от последствий радиации между 1950 и 1990 годами в несколько сотен тысяч человек.
Земля содрогалась так сильно, что я лёг на её поверхность и держался так, чтобы не быть снова сбитым с ног. Когда я взглянул вверх, здания вокруг меня были полностью разрушены. Детей, игравших неподалёку, сдуло, как если б они были просто пылью. Я решил, что поблизости была сброшена большая бомба, и меня поразил страх смерти. Но я продолжал твердить себе, что не должен умирать.
Когда, казалось, всё улеглось, я поднялся и обнаружил, что моя левая рука целиком обгорела и кожа свисает с неё как изодранные лохмотья. Я дотронулся до спины и обнаружил, что она также сожжена. Она была склизкой и покрыта чем-то чёрным.
Мой велосипед был изогнут и скручен до потери формы, корпус, руль и всё прочее, будто спагетти. Все дома поблизости были разрушены, и на их месте и на горе вспыхнуло пламя. Дети вдалеке были все мертвы: некоторых сожгло до золы, другие, казалось, не имели ран…
…Когда пришла ночь, выживших на земле обстрелял самолёт американских воздушных сил. Они могли видеть людей в свете пересекавших город пожаров. Несколько шальных пуль ударили в камень, находившийся за мной, и упали на траву. Американские воздушные силы были неумолимы. Они всё ещё жаждали атаковать людей, уже испытавших то, что я могу описать только как ад.
— воспоминания Танигути Сумитэру, пережившего атомную бомбардировку Нагасаки (на момент взрыва ему было 16 лет)
Три книги и всего за 180 рублей! Кто бы мог подумать, что уличные развалы приподнесут такой приятный сюрприз 1) Драконоведение (прямо как из "Школа в Кармартене", между прочим, обажаю это произведение, Диан Кехт - моя любовь ) 2) Ирландский боевик, ранее был скачан мной в электронном виде, но не прочитан, такие книги приятнее читать, держа в руках бумажный экземпляр (а с утра видела, как дядюшка в годах застыл перед витриной магазина, где была выставлена на продажу отличная имитация различных видов оружия, начиная от кинжалов и заканчивая автоматами) 3) Боги викингов - маленький подарок моему мужу с напоминанием о героическом реконструкторском прошлом
У него есть определенная харизма. Он обаятельный. Харизму видно сразу, ее трудно скрыть. У Барака Обамы сегодня День рождения. Хорошего человека и поздравить приятно, не важно, что он не увидит этих поздравлений, главное, что они есть!
К тому же в нем течет толика ирландской крови, а это немало важно!
Сказание "Пир Брикрена, или Словесная битва прекрасных жен Улада"
Однажды Брикрен Злоязычный задумал задать великий пир в честь Конхобара, сына Несс, всех воинов и всех знатных мужей Улада. Целый год он провел в приготовлениях к пиру и построил большой дом в крепости Рудрайге, очень похожий на дом Алой Ветви в Эмайн, но превзошедший все дома в Ирландии размерами, удобством, роскошью колонн, облицовки, резьбы и других украшений, о чем сразу же заговорили по всей Ирландии. Внутри он был точь-в-точь как питьевая зала в Эмайн, и в нем было девять перегородок от очага до стены, все из бронзы, золоченые и тридцати футов высотой. В передней части залы стояло на возвышении кресло Конхобара, украшенное бриллиантами и другими драгоценными каменьями всех цветов и оттенков, которые сверкали так же ярко, как золото и серебро, и ночь превращали в день. Рядом стояли двенадцать кресел для двенадцати героев Улада.
Не меньше, чем на дерево и каменья, дивились люди на строительных дел мастеров, ведь одно бревно везли шесть коней и один столб ставили шесть мужей. Тридцать самых искусных мастеров Ирландии присматривали за постройкой.
Брикрен приказал устроить для себя солнечную комнату на одном уровне с креслом Конхобара и креслами героев и украсил ее как нельзя лучше, застеклил по одному окну на каждой из стен, чтобы всех видеть в зале, ибо знал он, не сидеть ему рядом с героями Улада.
Когда зала и комната были готовы, он приказал принести занавеси и покрывала, кровати и подушки, мясо и вино и всего вдоволь, а сам отправился в Эмайн Маха звать на пир Конхобара и его воинов.
Случилось так, что все мужи Улада были в Эмайн Маха. Они приветливо поздоровались с Брикреном и усадили его рядом с Конхобаром.
- Я зову вас на пир, - сказал Брикрен.
- Что ж, я приму твое приглашение, если его примут все улады. - ответил Конхобар.
Однако Фергус, сын Ройга, и другие заявили:
- Мы не поедем. Если мы поедем, мертвых у нас станет больше, чем живых, потому что Брикрен всех нас перессорит.
- Хуже будет, если вы не приедете, - пригрозил им Брикрен.
- А что ты сделаешь?
- Тогда точно перессорю, - сказал Брикрен, - королей и вождей, славных героев и простых воинов, пока вы все не перебьете друг друга. А если не выйдет, тогда поссорю матерей с дочерьми. Не выйдет это - всех жен Улада, чтобы они подрались друг с дружкой.
- Пожалуй, нам лучше принять приглашение, - сказал Фергус.
- Посоветуемся с вождями, - предложил Сенха, сын Айлиля.
- Недоброе случится, если мы не решим, как нам быть, - сказал Конхобар.
Мужи собрались на совет, и первым заговорил Сенха:
- Во избежание беды ты, Конхобар, должен защитить себя от Брикрена, если собираешься ехать к нему. Приставь к нему восемь мечников, и пусть он покинет дом, когда накроет столы.
Фербер Фербесон, сын Конхобара, отправился к Брикрену.
- С радостью все исполню, - сказал он. Мужи Улада покинули Эмайн - и король, и его свита, и его войско. читать дальше Брикрен же стал думать, как ему обмануть стражников и поссорить уладов. Первым делом он решил поговорить с Лойгайре Буадахом, сыном Конала, сыном Илайта.
- Доброго здравия тебе, Лойгайре Победитель, безжалостный молот Бреги, огненный молот Меата! Почему ты не первый из первых героев Улада?
- Могу быть и первым, если захочу, - ответил ему Лойгайре.
- И будешь, - сказал Брикрен, - если сделаешь, как я тебя научу.
- Сделаю.
- Ты станешь первым героем Ирландии, если сумеешь отвоевать долю победителя на моем пиру. За нее надо побороться, - продолжал он, - потому что она дорогого стоит. В ней много вина и в любое время покои в моем доме, в которых легко разместятся три добрых воина Улада, и семилетний боров, с рождения кормленный одним молоком, и вкусная еда весной, и творог со сладким медом летом, и орехи с хлебом осенью, и мясо с супом зимой. И еще семилетний бычок, вскормленный материнским молоком и сладкой травой, и пять дюжин сладких медовых пирогов. Такая доля победителя в моем доме. Ты же лучший из лучших в Уладе, и она по праву принадлежит тебе. Возьми ее. Когда день сменится вечером и пир будет в самом разгаре, пусть придет твой возница и возьмет твою долю победителя.
- Клянусь, если кто ему помешает, умрет на месте! - воскликнул Лойгайре.
Брикрен обрадовался, что у него так легко все получилось, и долго смеялся над Лойгайре Буадахом. Потом он подошел к Коналу Кернаху.
- Доброго здравия тебе, Конал, - сказал он, - герой многих битв и сражений, не раз побеждавший в бою героев Улада. Когда мужи Улада пересекают чужие границы, ты всегда на три дня и три ночи впереди, и позади тебя уже много рек и бродов. Ты стоишь на страже Улада, и ни один враг не минует тебя незамеченным ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Почему бы тебе не быть первым из первых?
Ловко Брикрен обошел Лойгайре, но с Коналом Кернахом ему понадобилось вдвое больше ловкости. Убедившись, что Конал не прочь ввязаться в ссору, Брикрен догнал Кухулина.
- Доброго здравия тебе, Кухулин, победитель Бреги, сияющее знамя Лайфе, любимец Эмайн, баловень жен и девиц. Давно уже ты не Кухулин, ибо ты первый из первых героев Улада. Твое слово в спорах и ссорах главное, твой суд справедлив, всем владеешь ты, о чем только могут мечтать мужи Улада. Храбр и доблестен ты без меры, и подвигам твоим нет равных. Почему же ты не берешь себе долю победителя, если ни один из мужей Улада не может сравниться с тобой?
- Клянусь! - вскричал Кухулин. - Если кто пожелает отнять ее у меня, поплатится головой!
Довольный Брикрен отошел от него и как ни в чем не бывало присоединился к войску, словно не задумал он поссорить первых героев Улада между собой.
Когда они наконец добрались до места, каждый занял положенное ему место в пиршественной зале. В одной половине дома расположились Конхобар и его свита, в другой - жены уладов.
Вместе с Конхобаром за стол сели Фергус, сын Ройга, Кельтхайр, сын Утехайра, Эоган, сын Дуртакта, Фиаха и Фихайг, сыновья короля, Фергус, сын Лета, Кускрайд, Сенха, сын Ай-лиля, три сына Фиахаха, которых звали Рус, Даре и Имхад, Муинремар, сын Кеиргинда, Эрге Эхбел, Амергин, сын Эсаита, Менд, сын Салхаха, Дубтах Доэл Улад, Ферадах Финд Фектнах, Феде лит, сын Илайра Хетинга, Фурбайде Фербенд, Ро-хад, сын Фатхемона, Лойгайре Буадах, Конал Кернах, Кухулин, Конрад, сын Марнаи, Эрк, сын Феделита, Айолан, сын Фергуса, Финтан, сын Найала, Кетерн, сын Финдтайна, Фа-кина, сын Сенкада, Конла-лжец, медоворечивый Айлиль, знатные мужи Улада, а еще юноши Улада и барды Улада.
Пока шли приготовления к пиру, музыканты развлекали воинов, но едва был накрыт стол, как король приказал Брикрену удалиться, и воины с мечами повели его к двери, но на пороге Брикрен остановился и крикнул:
- Доля победителя в моем доме дорогого стоит. Пусть ее возьмет себе первый из первых героев Улада!
С этими словами он ушел.
Распорядители поднялись со своих мест, чтобы оделить всех вином и мясом, и вместе с ними поднялся Кедланг, сын Риангабра и возница Лойгайре Буадаха.
- Подайте долю победителя Лойгайре Буадаху, потому что она принадлежит ему но праву.
Тотчас вскочил со своего места Ид, сын Риангабра и возница Конала Кернаха, и потребовал отдать долю победителя Коналу Кернаху.
Не уступил им и Лаэг, сын Риангабра и возница Кухулина.
- Доля победителя принадлежит Кухулину. Мужи Улада покроют себя позором, если не отдадут ее ему, потому что он самый храбрый из храбрых в Уладе.
- Это неправда, - сказал Конал.
- Это неправда, - сказал Лойгайре.
Они повскакали со своих мест, схватили мечи и щиты и набросились друг на друга. Тогда в одной половине залы словно вспыхнул пожар, так сверкали мечи и копья, а в другой стало белым-бело от белых щитов. Всех охватил страх. И все были на ногах. Ярость охватила Конхобара и Фергуса, сына Ройга, когда они увидели, как двое напали на одного, как Конал и Лойгайре вступили в бой с Кухулином. Однако никто не посмел вмешаться, пока Сенха не шепнул Конхобару:
- Пора тебе сказать свое слово.
Конхобар и Фергус вышли на середину и встали между славными мужами Улада, которым пришлось опустить мечи.
- Послушаетесь вы меня? - спросил Сенха.
- Да, - сказал Кухулин.
- Да, - сказал Конал.
- Да, - сказал Лойгайре.
- Вот мой совет вам. Сегодня мы разделим долю победителя поровну, а потом вас по справедливости рассудит Айлиль, король Коннахта, ибо мужам Улада лучше решать свой спор в Круахане.
Все вновь расселись по своим местам и подняли заздравные чаши. Ничто больше не нарушало воцарившегося веселья.
Брикрен и его жена все это время были в верхнем покое и наблюдали за тем, что происходило в зале. Раздосадованный Брикрен, которому не удалось поссорить мужей Улада, задумался о том, как ему поссорить жен Улада. Пока он думал, Федел Чистое Сердце вместе с пятьюдесятью другими женами покинула залу. Брикрен поспешил за ней.
- Доброго здравия тебе, жена Лойгайре Буадаха! Не зря называют тебя Федел Чистое Сердце, ибо всем ты взяла, и лицом, и мудростью, и знатностью. Сам Конхобар, король Улада, твой родич. Лойгайре Буадах - твой муж. Первой ты должна входить в залу, ибо ты первая из первых жен Улада. Если ты сегодня раньше других переступишь порог залы, быть тебе навеки королевой над женами Улада.
Федел пошла дальше, а следом за ней из залы вышла Лендабайр Благодатная, дочь Эогана, сына Дуртакта, и жена Конала Кернаха.
Брикрен поспешил к ней.
- Доброго здравия тебе, Лендабайр. Не зря называют тебя Благодатная, ибо к тебе обращают взоры и сердца мужи со всей земли. Нет никого красивее тебя. И если твой муж первый из первых мужей Улада, то ты по праву первая из первых жен Улада.
Брикрен ловко улестил Федел, но, чтобы улестить Лендабайр, ему понадобилось вдвое больше ловкости.
Потом вышла из залы Эмер и с нею пятьдесят жен.
- Доброго здравия тебе, Эмер, дочь Форгала Манаха, жена первого из первых мужей Улада! Не зря называют тебя Эмер Прекрасные Волосы. Короли и вожди Ирландии ссорятся из-за тебя друт с другом. Как солнце затмевает звезды, так ты затмеваешь других жен красотой лица, знатностью рода, молодостью, добрым именем, мудростью и красноречием...
Ловко Брикрен улестил Федел и Лендабайр, но вдвое больше ловкости понадобилось ему, чтобы улестить Эмер.
Когда Федел, Лендабайр и Эмер сошлись вместе, они не знали, что Брикрен говорил со всеми тремя.
Они отправились в обратный путь и поначалу шли медленно, словно не было у них никаких задних мыслей. Но постепенно они все убыстряли и убыстряли шаг, а возле самого дома подхватили юбки и побежали что было мочи, ибо поверили Брикрену и пожелали возвыситься. Шуму от них было не меньше, чем от сорока повозок. Дом пошатнулся, и мужи схватились за оружие, когда их бросило друг на друга.
- Стойте! - крикнул Сенха. - Это не враги. Это опять проделки Брикрена. Теперь он подбил жен на ссору. Клянусь, если не закрыть перед ними дверь, то лучше уж быть мертвым, чем живым!
Привратники поспешили исполнить приказ, однако Эмер, опередившая других жен, изо всех сил уперлась спиной в дверь и стала кричать, чтобы ей открыли, пока ее не догнали Федел и Лендабайр. Мужи повскакали со своих мест, чтобы прийти на выручку своим женам.
- Недобрая ночь предстоит нам! - вскричал Конхобар и с такой силой ударил серебряным жезлом о бронзовый столб, что все тотчас расселись по своим местам.
- Угомонитесь, - сказал Сенха. - Нас ждет словесная битва, а не битва мечей.
После этого три жены под защитой своих мужей начали знаменитую битву слов прекрасных жен Улада.
Первой заговорила Федел Чистое Сердце, и она сказала так:
- Мать, носившая меня под сердцем, была свободной и знатной женой, ровней моему отцу, и в жилах у меня течет кровь королей, отчего воспитывали меня, как королевскую дочь. Я красива лицом и телом, благонравна, учтива и храбростью не уступаю доблестному воину. Посмотрите на моего мужа Лойгайре! Разве мало его красные руки сделали для Улада? Он один стережет границы от врагов. Он - наша защита. Он - первый из первых. Его победы славнее побед других героев. Почему же мне, прекрасной и веселой Федел, не вступить сегодня первой в пиршественную залу?
Второй заговорила Лендабайр, и она сказала так:
- Я тоже красива, мудра и учтива, и это я должна первой войти в пиршественную залу.
Мой муж - непобедимый Конал. Гордо поднята его голова, когда он идет в бой. И гордо поднята его голова, когда он возвращается победителем с головами своих врагов.
Он всегда готов биться за Улад. Все броды под его защитой. Он - герой из героев.
Кто посмеет оспорить храбрость сына благородного Амергина? Конал ведет за собой храбрых мужей Улада.
Все взгляды устремлены на славную Лендабайр! Так почему бы мне не переступить первой порог королевской залы?
Третьей заговорила Эмер, и она сказала так:
- Ни одна из жен не сравнится со мной в красоте и мудрости. Ни одна не сравнится со мной в блеске глаз, доброте, благонравии и здравомыслии.
Никто не умеет радоваться и любить сильнее, поэтому все мужи Улада желают меня и все держат меня в своих сердцах. Будь я доступна им, завтра их жены остались бы без мужей.
Кухулин - мой муж. Если он пес, то сильный пес. Кровь на его копье, кровь на его мече, его белое тело черно от крови, его нежная кожа вся в шрамах от мечей и копий.
На запад устремлен его огненный взор. Нет защитника у Улада надежнее его! Повозка у него красная, и подушки в повозке тоже красные. Как лосось, прыгает он, совершая геройский прыжок. И черный подвиг, и слепой подвиг, и подвиг девятерых на его счету. Если выходит против него воинство, он его побеждает. И спасает гордые воинства от гибели. И находит радость в страхе врагов.
Ваши герои не стоят и травинки под ногами моего мужа Кухулина. И жены отворачиваются, едва завидя их. Мой муж - алая чистая кровь, а они - нечистоты, для которых жалко пучка травы.
Прекрасные жены Улада похожи на коров, когда стоят рядом с женой Кухулина.
Выслушав речи жен, Лойгайре и Конал бросились на стены и пробили в них дыры в свой рост, а Кухулин высоко поднял ближайшую стену так, что стали видны небо и звезды.
Первой вошла в залу Эмер и следом за ней пятьдесят жен, которые были с нею. А за ними и те дважды пятьдесят жен, которые сопровождали Федел и Лендабайр, которым было не под силу сравниться с Эмер, как их мужьям было не под силу сравниться с Кухулином.
Со всего маху Кухулин опустил стену, и она на семь футов ушла в землю, отчего дом перекосило и Брикрен с женой выпали во двор в самую грязь, где собаки рыли землю в поисках отбросов.
- Горе мне! - крикнул Брикрен. - Враги!
Когда он вскочил на ноги и увидел, что сталось с его домом, то хлопнул в ладоши и как был весь в грязи побежал в залу. Поначалу его никто не узнал, и тогда он вышел на середину и сказал:
- Горе мне, мужи Улада, что решил я задать для вас пир! Дороже всего на земле мне мой дом, поэтому кладу на вас заклятье: не нить вам, не есть и не спать, пока вы не уйдете из моего дома тем же путем, каким вошли в него.
Все вместе взялись мужи Улада за стены, но дом даже не покачнулся.
- Что нам делать?
- Делать нечего, - сказал Сенха. - Придется просить Кухулина.
Тогда мужи взмолились, чтобы Кухулин вытащил стену из земли, и громче всех кричал Брикрен:
- О король ирландских героев, если ты не поставишь дом как следует, никто его не поставит!
Пожалел Кухулин голодных воинов. Он встал, но с первой попытки и у него ничего не вышло. Тогда он рассердился, и над головой у него вспыхнул геройский огонь. Изо всех сил потянул он за стену так, что ребра у него разошлись и между ними могла бы поместиться нога мужа. Стена встала на место, и дом снова был, как прежде.
Улады вспомнили о мясе и вине. На одной стороне пировали могучие мужи во главе с Конхобаром, королем из королей Улада, а на другой стороне их жены - Федел Девяти Обличий (девять разных обличий она могла принять, и одно было прекраснее другого), и Финдхаем, дочь Катбада и жена Амергина Железная Челюсть, и Деборгил, жена Лугайда Краснополосно-го, и Эмер, и Федел Чистое Сердце, и Лендабайр, и другие знатные жены, всех и не перечислить.
Вскоре, однако, вновь поднялся шум. Это жены принялись расхваливать своих мужей. Не дожидаясь, пока их спор перейдет в ссору, встал со своего места Сенха, сын Айлиля, потряс веткой с колокольчиками и сказал так:
_ Хватит с вас одной битвы слов, а не то ваши мужья побелеют от ярости и тоже накинутся друг на друга.
По вине жен разбиваются щиты мужей, и они идут сражаться и убивать друг друга.
По вине жен мужи творят несообразное, рушат то, что не составить вновь, сносят с лица земли то, чего не вернуть. Уймитесь, жены героев! А не то накличете беду на свою голову!
Эмер ответила ему:
- Сенха, есть у меня право говорить, потому что я - жена первого из первых героев, который всех превосходит красотой, мудростью, красноречием, ибо он многому учился у многих!
Никто не в силах превзойти его в подвигах, ни в нагрудном подвиге, ни в яблочном подвиге, ни в призрачном подвиге, ни в кошачьем подвиге, ни в красно-вихревом подвиге, ни в копий-ном подвиге, а еще в быстром ударе, и в огненном дыхании, и в геройском крике, и в колесном подвиге, и никто не бросается так на острые шипы, как он.
Никто не сравнится с ним в юных летах, в красоте, в уме, в знатности, в сладкоречии, в храбрости, в доблести, в живости, в ловкости. Никто не сравнится с ним в охоте и в беге, в силе, в победах и в величии. Нет на всей земле мужа, который стоял бы вровень с Кухулином.
- Эмер, если то, что ты говоришь, правда, - сказал Конал Кернах, - пусть поднимется твой герой, и мы все поглядим, на что он способен.
- Ну уж нет, - вздохнул Кухулин. - Я устал. Вот наемся и высплюсь, а там посмотрим.
Правду сказал Кухулин. Утром того самого дня он увидел возле серого озера, где Слиаб Фуат, Серого коня из Махи. Едва тот вышел из озера, как Кухулин обхватил его руками за шею и проскакал на нем всю Ирландию, прежде чем привел его, но уже послушного своей воле, обратно в Эмайн. Точно так же он укротил Черного Канглайна из черного озера Канглен.
Он сказал:
- Сегодня Серый конь из Махи прокатил меня по великим равнинам Ирландии, по Бреги Меат, приморскому болоту Муиртемне Маха, Мой Медбе, по Курех Клейтех Керне, Лиа в Линн Локарне, Фер Фемен Фергне, Курос Домнанде, по Рос Ройгне и Эо. И теперь я хочу есть и спать. Клянусь, кто помешает мне, горько пожалеет об этом.
- Шутка слишком затянулась, - сказал Брикрен. - Пусть несут мясо и вино, а битву жен отложим на потом.
Так они и сделали. Три дня и три ночи мужи и жены Улада ели, пили и веселились до упаду.
Сегодня по своему знаменательная дата - ровно 8 лет назад я только что закончила институт и пришла на свою первую постоянную работу во ВНИИГАЗ. За это время многое случилось, но те семь лет, которые отработала в газовом институте, вспоминаются с улыбкой. Там осталось много хороших людей, с которыми я до сих пор поддерживаю связь, там работает моя мудрая подруга Нина, там Надежда Николаевна и Валерий Геннадьевич, которым я всегда буду очень благодарна. Когда я уходила, то долго плакала от того, что один ничтожный человечек сумел разрушить целый мир, но потом смирилась, прошлого не исправить. В конце концов, я получила хороший опыт и друзей, которые остались рядом со мной. За то время, пока я работала, институт претерпел огромные изменения, снесли старый корпус, где было мое рабочее место, расширили территорию, убрали служебные автобусы. Ничто не стоит на месте.
Сегодня ночью мне снова снился Дублин. И вчера, и позавчера. Я уже привыкла к таким снам. В одном из них я оказываюсь студенткой в каком-то колледже на окраине города, в другом - пассажиркой в аэропорте с рваной сумкой за плечами, в третьем - брожу по улицам с картой. Но одно я знаю точно, чтобы из себя не представлял город - это Дублин. Дублин- со всеми его печалями и радостями. Временами я впадаю в мрачное и подавленное состояние, мне тяжело находиться за тысячи километров, я пытаюсь искать что-то хорошее, видеть позитив, но не могу, потому что на одну каплю хорошего вылливается целый поток грязи и ругательств. Хмурые люди, хмурое солнце, удушающий воздух. Мне хорошо только тогда, когда идет дождь. Как и сегодня ночью. Я люблю дождь.