ирландское кино

Вот когда хочется плакать и смеяться одновременно, когда смотришь ирландские фильмы, вчера вечером показали "Танцы накануне Луназы" по одноименной пьесе Брайана Фрила. Одну из ролей играет неподражаемая Мерил Стрип, она играла с таким неподражаемым ирландским акцентом, что забываешь о том, что сидишь возле экрана телевизора. А еще боль - боль, которой пронизаны насквозь сердца ирландского народа, боль, заставившая покидать родные дома и отправляться на поиски работы в Англию, умирать в трущобах Лондона и Ливерпуля. Боль и надежда, надежда на то, что все еще когда-нибудь изменится. Куда там всяким бондарчукам с их полнейшей бездарщиной, вроде "9 роты", подлинное кино - вот оно, то кино, которое заставляет смеяться сквозь слезы, когда ты видишь на экране зеленые равнины и голубые озера, торфяные залежи и ежевику, растущую вдоль ирландских дорог, когда твое сердце на мгновение замирает, а потом начинает колотиться с бешенной скоростью. Судьба пятерых сестер, маленького мальчика и старика с душой ребенка, несколько дней из жизни одной ирландской семьи - полтора часа, словно единый миг, когда забываешь обо всем на свете, понимая, что точно такие же лица ты видел и на яву и слышал точно такие же рассказы, вся правда, вся история - в одном танце на тесном дворе в графстве Донегол накануне Луназы под радиоприемник, названный в честь Бога Луга - католичество и язычество, красота, красота, прежде всего, душевная, и слезы на глазах.

@темы: "Танцы накануне Луназы", фильмы, Ирландия, жизнь

---

украшения

Сегодня надела на руку широкий бронзовый браслет, привезенный прошлым летом из Керри, с изображением орнамента из "Книги из Келлса", аж самой нравится, даже привыкать не нужно, настолько хорошо он красуется на моей руке, возможно, на днях надену и второй в пару к этому.

@темы: браслеты

---

путаница

При вечернем свете в парке перепутала пару кормящихся уток с белкой, сидящей на задних лапах. Точнее, думала, что это белка - оказалось, утки прилетели покормиться и поваляться на травке в саду около центрального корпуса МГУ. Вдоволь нарезвились с новым фотоаппаратом, я подошла к уткам практически вплотную, а они милостиво дали себя рассмотреть и даже позировали некоторое время. Расцвели первые яблони, а еще несколько нарциссов среди травы. Такая красота! Через неделю город укутается в покрывало цветущих садов - главное, поймать удачный момент. Наконец-то, сдаю в печать остаток ирландских кадров из Дублина, а впереди уже следующее путешествие! По конец прогулки заехали в Мак, я скромненько остановилась на молочном коктейле, который с удовольствием выпила - иногда стоит себя побаловать всякой ерундой )))

@темы: фотографии, прогулка, вечер

---

вспомнилось тут

Милош Обилич


Битва продолжалась. Косово поле дымилось. Конница османов теснила сербов, ломая их строй. Было видно сразу, что борьба идёт неравная. Сербы были обречены.
Милош Обилич незаметно ушёл с поля боя. Он пробирался к лагерю турок, укрывшись под сенью леса, разросшегося неподалеку. Милош не бежал. Он спокойно, даже слишком спокойно, шагал, переступая широкие узловатые корни гигантских карагачей. Без видимой на то причины он остановился и прислушался. Явственно доносился шум сражения. Милош шагнул в сторону и вышел из леса. Лес находился на некотором возвышении по отношению к полю, и битва отсюда была видна как на ладони. Милош долго смотрел на сражение.
Он видел, как умирали его друзья. Он слышал их стоны, слышал скрежет стали о сталь, слышал ржание коней, обезумевших от усталости. Странной и даже нелепой показалась ему эта битва. Вот турок на лошади сразил пешего серба, и тут же ему в спину вонзилась стрела; Милош увидел стрелка, вновь натягивающего тетиву. Лучник выпустил несколько стрел и опустился на одно колено над раненым. Здесь его настигла смерть: османское копьё вонзилось в его грудь и прошло сквозь тело.
Что-то гротескное было в этих сценах. Милош вспомнил своё детство, отчий дом, игры с братьями ... Вспомнил, как они скакали на палках, воображая себя храбрыми воинами, вставшими на защиту родной земли...
... Примерно то же он ощущал и сейчас, наблюдая за сражением. Милош повернулся и пошёл в глубь леса. Через четверть часа он увидел турецкие шатры. Он вышел на освещённую поляну, и турки заметили его. «Что тебе нужно? Ты серб?» - «Не трогайте меня! - Милош поспешно отцепил саблю, положил на землю перед собой и оттолкнул ногой. - Я пришёл с миром. У меня есть важное сообщение для пресветлого Османа.» «Какое сообщение?» - «Важное сообщение о состоянии сербских войск. Но я буду говорить только с султаном.» Милоша провели между рядами палаток к большому расшитому серебром шатру. Откинув занавеску, Милош зашёл внутрь. Султан сидел на топчане в окружении своих слуг. На его голове была огромных размеров тяжёлая чалма, и Обилич едва удерживал улыбку, глядя на подчёркнуто торжественный вид турецкого правителя. За его спиной стоял наследник - сын Османа. Телохранители с саблями наголо сомкнулись кольцом по периметру шатра, один из них загородил выход. Милоша толкнули в спину, и он упал на ковёр перед султаном.
- Говори! - повелел он.
- Я выдам вам сербские войска. Я знаю всё об их расположении и состоянии на настоящий момент.
- На что мне твоё предательство! Моя конница теснит ваши войска, и каждый час сулит мне победу.
- Да, но...- Милош снизил голос.- У сербов есть резерв. В селе неподалеку находится тысяча сербских воинов, свежих и хорошо вооруженных...
Милош не думал о том, что говорит. Его мысли неслись в совершенно ином направлении, словно он находился не в стане врага, а у себя в родном селе, в тени сада. «Мы равны, о пресветлый султан. Хоть ты и имеешь тысячи воинов, хоть ты и правишь великой империей, хоть о тебе и говорит весь мир, мы равны. Хоть я и простой солдат, хоть у меня почти ничего нет, мы равны. Мы одинаково подвержены смерти: как и я, ты умрёшь, если тебе отрубить голову, или если тебя погрузить в воду. Умру я - умрёшь и ты».
- Так вот... Две с половиной тысячи воинов набросятся на твою конницу, сомнут и разнесут её, о пресветлый султан!
- Ты говорил - одна тысяча! Ты - обманщик!
«Пора!»- пронеслось в голове у Милоша.
Молниеносно он вытащил из-под одежды кинжал и вонзил султану в сердце. В то же мгновение в грудь Милоша вонзились три стрелы. Он упал на колени и свалился на ковёр рядом с убитым монархом. «Мы равны, султан ...» - прошептал Обилич и закрыл глаза.

@темы: немного о сербах

---

сны

Мне приснился мужчина-серб со свечой в руке, а другой тем временем говорил: "Помнишь, когда ты приезжала к нам в прошлый раз, тебя встретил черноволосый кудрявый мальчик, ты погладила его по голове и ощутила тепло. Прошло много лет с того времени, мальчик вырос, превратился в мужчину, который и стоит сейчас перед тобой".

Увидеть во сне горящую свечу - означает, что приятный случай сведет Вас с давно отсутствующими друзьями.
Этот сон может предвещать открывающиеся возможности и новые встречи, которые пойдут на пользу Вашему делу.
Видеть во сне несколько свечей, горящих ярким чистым пламенем, предвещает счастье и взаимопонимание.
Видеть свечу, задуваемую сквозняком к оживлению нелепых слухов вокруг Вашего имени.
Во сне задуть свечу - к горестным событиям.

3-день, сны быстро исполняются

Свечи: Пылающие - пригласят тебя на вечеринку. Мигающие - печаль; зажигать - встретить верных друзей; гасить - твои надежды не исполнятся; носить горящие - удачные планы; видеть изготовление - твое трудолюбие принесет пользу; много пылающих свечей - счастливые впемена.

Сонник Фрейда является, пожалуй, самым интересным и необычным сонником из всех ныне существующих. Зигмунд Фрейд - известный психолог 20 века и родоначальник психоанализа, основанного на толковании ассоциаций и сновидений. Толкование снов по Фрейду основано на концепции неосознанных сексуальных желаний. Поэтому многие называют сонник Фрейда еще и эротическим сонником.
Изучая свои собственные сны и сравнивая содержание снов со свободными ассоциациями, Фрейд обнаружил их скрытое или неосознаваемое содержание и описал ряд психических приемов, соотносящих явное содержание снов с их скрытым смыслом.
Используя сонник по Фрейду Вы наверняка откроете для себя очень много нового. Возможно Вы узнаете о себе то, о чем даже никогда не подозревали - ведь сны открывают всю человеческую сущность, ничего не скрывая.
И даже самые скрытые сексуальные желания теперь не останутся в тайне...

Для того, чтобы узнать точное толкование Вашего сна, выберите, пожалуйста, букву с которой он начинается.

Свеча

Зажигать свечу во сне - наконец-то вы получите от секса то удовольствие, о котором так долго мечтали. Для того чтобы это и в самом деле произошло, вам нужно приложить некоторые усилия, а не только рассчитывать на умение партнера.
Если вам приснилось, что вы ужинали при свечах, значит, вам просто нужно быть чуть более раскрепощенным в сексуальном плане. Здорово, если вам повезет с партнером и он окажется очень внимательным и понимающим. Но ведь такая удача вовсе не гарантирована, значит, вам нужно рассчитывать прежде всего на свои силы, а потом уже ожидать, что ваши желания будут верно поняты.
Видеть во сне, как дрожит пламя свечи, - ваша любовь висит, можно сказать, на волоске, а виной тому чрезмерная раздражительность и нежелание терпеть то, что кажется вам странным.
Если вам привиделось, что вы в церкви ставили свечку за чье-то здоровье, значит, вы зря рассчитываете на поддержку друзей в той ситуации, в которой вы оказались. И дело тут вовсе не в том, что все ваши близкие - предатели и эгоисты; просто у каждого из них есть свои заботы.

(французский сонник)
СВЕЧА - погасшие свечи - дурной знак. Ваш сон предрекает великие беды. Зажженная свеча, - напротив, предвещает рождение ребенка.

(английский сонник)
Если Вам вдруг доведется делать во сне свечи из воска — значит, вскоре Вам предстоит принести большую пользу людям, а Ваше участие в чьей-то судьбе окажется просто незаменимым.

Если же во сне Вы покупаете свечи — значит, скоро быть большому и веселому празднику.

Ярко горящая во сне свеча обещает получение письма очень приятного для Вас содержания.

Большую печаль принесет сон, в котором Вы увидите свечной огарок или внезапно потухшую свечу. Этот сон предвещает смерть или болезнь кого-то из друзей или близких.

www.sonniki.net.ru

@темы: www.sonniki.net.ru, о снах и сновидениях

---

полезные выходные

Вчера выкупили билеты на самолет, летим KLM, можно сказать, элитным путем через Амстердам до Дублина, а оттуда внутренним рейсом в Керри. До дня отлета еще два месяца, но уже никто не сможет мне сказать, что отпуск отменяется. На днях закончу финансовые вопросы с банком и тогда можно заняться сбором документов. А еще мне нужно сдать подшить новые брюки и купить на следующих выходных джинсовую рубашку. Кроме того, я озаботилась избавлением от старых вещей, в результате чего сложила из гардероба такой немаленький пакет со старыми блузками, жилетками и кофтами. Как говорила, кажется, одна актриса - если ты два года не носил вещь, висящую у тебя в шкафу, значит, вряд ли ты оденешь ее и сейчас. С удивлением поняла, что мое тело помнит навыки ирландских танцев, воспроизводя их под музыку без особых проблем. Отыскала за шкафом хула-хуп, жаль только, что он не железный, а пластиковый и маленький, скорее, для девочки, чем для дамы моих лет

З.Ы.: прошлась по родительской квартире с горящей в котелке Дагды свечой, говоря вслух нехитрое заклинание, надеюсь, что все негативные эмоции, накопившиеся за зиму и весну, растаяли, как дым

@темы: мысли, я, действия, находки, вещи

---

белка, кошка и пиво в пабе

Итак, отправившись вчера днем на прогулку, мы увидели настоящую рыжую белку в саду МГУ, она сидела на раскидистой еловой лапе и грызла шишку. Заметив нас, зверек метнулся и пропал где-то в глубине дерева. Кто знает, может, это и был знак? А вечером мы отправились в паб кроулинг, совместив пешеходную прогулку с выпиванием в перерыве отличного ирландского пива. В "Сильверсе" было достаточно много народа, в основном, британцы, а, если быть точнее, скорее всего, ирландцы. Они смотрели по телевизору регби и бурно обсуждали, временами прирываясь на громкий смех. Поужинав в гостеприимном месте, за полуночной пинтой мы отправились в "Салли О Брайен", где в этот день было на редкость тихо и спокойно. А по дороге, переходя через один из мостов, увидели трехцветную кошку, пьющую воду из лужицы. Существует примета - увидеть такую кошку-к счастью. Действительно, хочется верить в то, что эта примета - чистая правда! Посидев и поболтав с бармена, выпив вкусного напитка, поехали домой. Мне нравятся такие праздники, они несут душе и телу успокоение у внутренний уют. А сегодня утром пришло письмо от нашей ирландской хозяйки, она с нетерпением ждет нас в гости и готова разместить у себя дома на все время, которое нам потребуется :-)

@темы: публичная жизнь, праздники, пабы, веселье

---

еще к Белтейну

@темы: маленькая галерея

---

Белтейн

Балтэнэ: время тепла и роста

Древние кельты, как и многие другие индоевропейские народы, полагали, что основные компоненты мира, который они знали, соотносятся с основными частями человеческого тела. Точнее, они верили, что сила каждого космического элемента присутствует при рождении человека, а в момент смерти человека эти силы возвращаются к своим источникам.
Исходя из этих представлений, Солнце, образующее пару с Луной, соотносятся с глазами человека. Таким образом, считалось, что Солнце – единственный источник света, который сияет в наших глазах и дает возможность нам видеть, а так же - свет, который освещает мир вокруг нас.
Для древних кельтов Солнце являлось источником тепла, позволявшим созреть урожаю, а молодым животным вырасти и обрести силу. Тепло было полезно и людям, так как они излечивались от разных болезней, чье происхождение приписывалось холоду и сырости, кроме того, у них повышалось настроение, даже не смотря на нехватку пищи. Солнце набирает силу в сезон перед порой урожая, который средневековые ирландцы называли «голодными месяцами». В этот период в их рацион входили молоко овец и коров, масло, сыр, молодые травы и ранние фрукты с ягодами.

Свидетельства о праздновании Балтэнэ.

Большинство свидетельств о том, как праздновали Балтэнэ в кельтских странах, были получены из фольклора, собранного за последние 200 лет. Основная часть ирландских материалов сейчас находятся в Национальном Музее в Дублине, но большинство из них ожидают проверки и представления общественности. В своей книге «Год в Ирландии» Кевин Данахер представил множество обрядов Балтэнэ, а также их валлийских эквивалентов. Александр Кармайкл собрал множество материалов в горах Шотландии для «Carmina Gadelica», в его исследованиях представлены несколько сохранившихся благословлений и живых образов народа Хайлэнда, пасущего свой скот на пастбище в Балтэнэ. Пока не будет проведен обширный анализ и сравнение материалов, все предположения относительно того каким изначально был ритуал Балтэнэ, остаются лишь гипотезами, которые следует изучать и далее.

В данном эссе представлены традиции, которые мы почерпнули из фольклора, а также некоторые предположения относительно их изначального смысла, контекста и действий.

Названия Балтэнэ

В Ирландии и Шотландии начало лета известно как Bealtaine, что означает «Огни Бэла» и скорее всего относится к кельтскому солярному богу Беленосу, широко известному по всей Европе. Ниже в данном эссе будет упомянуто несколько традиций Балтэнэ, связанных с огнем, как с возрождающей и исцеляющей силой. В Ирландии Балтэнэ также был известен как Cétsamon, что означает «Начало лета». На острове Мэн название праздника Boaldyn – эквивалент Балтэнэ, но в более позднее время был принят английский вариант "May Day". Валлийские названия Calan Mai и Calan Haf – «Майский День» и «Начало лета» соответственно. В Корнуолле - Calá M «Первое Мая». Бретонское название праздника Kala Hañv («Летнее собрание») предполагает, что этот день отмечался повсеместно большим количеством народа.

Балтэнэ в древнем Кельтском календаре

Сегодня мы говорим о Балтэнэ, соотнося его с 1 мая, но это не всегда было так. У древних кельтов был свой собственный календарь, выбитый на бронзовых табличках в период римской оккупации, который был найден в Колиньи во Франции в 1897 году. Таблицы показывают наличие двенадцати лунных месяцев, каждый из которых состоял из 29-30 дней. Чтобы соотнести данный календарь с солнечным циклом, каждые три года добавлялся дополнительный месяц. Каждый месяц был помечен либо mat (хороший или благоприятный), либо anm (anmat, неблагоприятный). Каждый месяц был поделен на две части, вероятно это связано с ростом и убыванием Луны.

Кельтский год был разделен на две части: gam (холод, зима) и samon (тепло, лето), что также соотносится с тьмой и светом, отдыхом и работой, женщиной и мужчиной. Зима ассоциировалась со смертью, но это было и время отдыха, восстановления, необходимого для возрождения. Балтэнэ открывал samon, светлую часть года (темная часть начиналась через 6 месяцев – в Саунь). Сейчас некоторые ирландцы говорят о первом мае как о начале года, так как этот день открывает начало сезона посева картофеля, основной, в настоящее время, сельскохозяйственной культуры. Но соответственно кельтскому календарю, начало года приходилось на Саунь, начало зимы, так же как и начало дня они считали с заката.

Помимо основного разделения на темную и светлую половину года, Кельты выделяли четыре сезона: зиму, весну, лето и пору урожая – опираясь больше на нужды животноводства и сельского хозяйства, чем на положение Солнца. Каждый сезон начинался с праздника: Samhain (1 Ноября), Imbolc (1 Февраля), Beltaine (1 Мая) и Lughnasa (1 Августа).

Вполне возможно, что дни празднований основных фестивалей были «плавающими» в соответствии с окружающей средой, а также подсчетами нам не известными. Плиний отмечал, что кельты начинали месяц с шестого лунного дня и можно предположить, что кельтские праздники изначально были «плавающими», но все изменилось с вводом Юлианского солнечного календаря, привнесенного римлянами. Шемас О’Катан предполагал, что дни Балтэнэ и Сауня устанавливались исходя из расположения звезд, ныне известных как Плеяды. Тем не менее, с появлением Юлианского, а позднее Грегорианского календаря, дни праздников стабилизировались, и стали соответствовать, так называемым, «дням четвертин». На практике же, как свидетельствует МакНилл, ближе к нынешним временам само празднование проходило в воскресенье, ближайшее ко «дню четвертины».

Социальное значение «дней четвертин» и сезонов

С каждым праздником ассоциировались особые обычаи и аграрные действия. В христианский период языческие праздники были реорганизованы в церковные, каждому покровительствовал свой святой, который и встал во главе проводимых ритуалов.
Недавние исследование фольклора показали, как хорошо сохранились древние обычаи в тот период, особенно в сельской местности. Вот что Нерис Паттерсон отмечал о ранней средневековой Ирландии, что также относится и к другим кельтским областям Европы:

«В основе социальной организации того времени лежали циклические ритмы животных, которые обеспечивали жизнь человеку. Овцы, кажется, играли главную роль, из-за узких временных рамок и стабильности двух их главных биоритмов: миграции в горы весной и овуляции сразу после середины лета»

Ягнята рождались в период Имолага, в то же время фермеры начинали готовить землю к посевам, а в некоторых областях сев определенных культур уже начинался. Балтэнэ праздновался после того, как основная культура – зерно в древние времена, картофель – ближе к современности, уже были посажены, и возникала необходимость увести овец подальше от молодых побегов. Стада овец уводили на горные пастбища, исходя из их естественных инстинктов, где они питались дикой растительностью гор и холмов. Миграция предполагала разделение членов семьи, которые возвращались только к концу поры урожая. Сопровождали стада и незамужние женщины, и старшие дети. В некоторых случаях женщины возвращались к Лунасе, чтобы заняться уборкой льна (это считалось женской работой), а также помочь со сбором урожая и заготовкой продуктов на зиму.

Овцы были отделены от баранов, что было связано с овуляцией. Благодаря такому разделению у овец повышалась потребность в размножении, и ближе к Лунасе их сводили вместе. Лунаса также отмечает начало поры урожая.

К Сауню сбор урожая был закончен, а то, что осталось неубранным, посвящалось духам земли и природы. Также завершалась и охота, а в средневековье воины прекращали свои сражения и набеги до весны. Солдаты, у которых не было своего собственного дома, распределялись по домам простого народа или путешествовали со своим лордом всю зиму от дома к дому. Женщины и дети, которые уходили пасти овец, возвращались в семью, с ними возвращались и стада, но по приходу всех баранов забивали и заготавливали на зиму. Часть из них в качестве дани отдавали знати – лендлорду данной местности. Саунь – праздник богатства урожая, но также и время великой нестабильности. Это время, когда заканчивался один год, и начинался другой. Грань между мирами становилась настолько тонка, что обитали разных миров могли нечаянно попасть в наш мир.

Кельтское общество было организовано таким образом: клиент (зависимый простолюдин) – землевладелец, который в свою очередь зависел от более богатого лорда, который обеспечивал охрану от врагов и спонсировал в тяжелые времена.
Балтэнэ был очень важным праздником с точки зрения сельского хозяйства, так как это время роста также было временем, когда клиенты выплачивали полугодовую ренту своим лордам. Если рента Сауня в основном состояла из животных, то в период Балтэнэ расплачивались молочными продуктами: маслом и сыром, который называли «белым мясом» и «летней пищей».

Если лорд приказывал, то простолюдины были обязаны принимать участия в набегах и битвах, которые приходились, как правило, на Балтэнэ. Охота, которую часто ассоциируют и с воинским делом, тоже приходилась на летний период. Те воины, которые зимой располагались среди простых людей, в летний период должны были покинуть дома и заниматься охотой самостоятельно, или получать продукты от лорда.

В Балтэнэ, ищущие кров и работу находили работодателей, а временные браки, заключенные в предыдущий год на Лунасу, могли быть расторгнуты. Женщине платили ренту за каждый месяц, что она провела с мужчиной, и затем она могла свободно наняться пасти летом стада в горах.

Балтэнэ в традициях и обрядах

Ритуал каждого праздника должен был обеспечить успех человека и его сельскохозяйственной деятельности на грядущий период. Хотя праздники и стали связывать со святыми в христианский период, Паттерсон отмечает:
«Церковь не могла уничтожить местный народный календарь, так как он был непосредственно связан с важными сельскохозяйственными практиками. Весь год человеческой активности опирался на природные циклы роста нескольких источников: зерно, овощи, фрукты, лен, орехи, крупный рогатый скот, овцы, свиньи, дичь и пчелы – если перечислять только основные»

Тем не менее, народные обычаи полностью не воспроизводили ритуалы, проводимые в дохристианскую эру. Вот что пишут Олвин и Бринли Рисы:

«Народные обычаи, наблюдаемые в Балтэнэ, Саунь и Лунасу – популяризированная версия священного ритуала, который был основополагающим для обеспечения благополучия общества, а также некогда требовал присутствия короля, глав знати и всех классов»

Для контраста, народные ритуалы, как их видит Мэйл МакНилл:

«…которые уцелели в связи с Саунем, Праздником Св.Бригитты и Балтэнэ являются праздниками такого типа, что могут быть проведены рядом или по месту жительства. Социальные единицы проводят обряды дома, а молодежь, как правило, на городской земле»

Хотя МакНилл немного преувеличивает (Кармайкл и другие собрали и описали множество обычаев, в которых принимала участие вся община), народные ритуалы все же были сфокусированы локально, что не было типично в ранее время, когда языческие жрецы проводили целый комплекс ритуалов для всего племени.

Тем не менее, с течением времени цели, с которыми проводились ритуалы, сильно не изменились. Для Балтэнэ это:
Обеспечить здоровье и рост людям, животным и урожаю
Защитить себя от любой угрозы, естественной и сверхъестественной, и самим кому-нибудь навредить в грядущий сезон
Отпраздновать вместе праздник, пока часть сообщества не отделилась на лето

Занятия и обычаи, связанные с этими целями, уцелели в христианскую эпоху в кельтских странах, хотя название "Bealtaine" сменилось на "May Day" (Майский День) или его эквиваленты. Некоторые обычаи были перенесены на дни святых, чьи праздники были близки по дате к 1 мая. Другие обычаи, как например, зажигание священных костров, стали связывать с праздником Середины Лета. Несмотря на некоторые различия, которые появились в современный период, можно проследить некую последовательность. Основные обычаи данного праздника приведены ниже.

Укрась свой дом

Праздник роста предполагал украшение дома цветами и ветками с молодой листвой. Типы украшений варьировали в разных местностях. Это были и ветки деревьев и желтые полевые цветы. В самом деле, желтый – цвет Солнца, более всего подходил для убранства дома на Балтэнэ.

Разведи огонь и поделись им

Огонь общины зажигался с помощью особого ритуала и служил для благословления животных. После этого огонь разносили по очагам домов, в которых заранее были потушены все огни. Описание самого ритуала священного разжигания костров несет в себе следы того, что в ранее время на Балтэнэ совершались жертвоприношения людей и/или животных.

Защити животных

Два больших костра разжигались ритуальным способом. Между ними проводили животных. Хотя, скорее всего, животные были сильно напуганы, считалось, что сила огня защитит их от болезней.

Дозволено только семье

На Балтэнэ избегали незнакомцев, а также отвергали просьбы соседей поделиться с ними чем-либо. Хотя кельтское сообщество было одним из самых щедрых и гостеприимных, на Балтэнэ существовало поверье, что если с кем-нибудь чем-нибудь поделиться, то твое благополучие на предстоящий сезон будет украдено беспринципным соседом или существом из Иного Мира. В общем, Балтэнэ – это время когда необходимо охранять свою собственность и удачу от магического воровства.

Знамения

Считалось, что успехи накануне Майского Дня и в сам Майский День означали успех на весь сезон. Знамения получали путем простого наблюдения, но, кроме этого гадание на предстоящий сезон было одной из важный традиций Балтэнэ. Как и остальные праздники, Балтэнэ был границей во времени, местом, где края отступали и позволяли могущественным силам проникнуть в наш мир. В этот день некоторые люди боялись атак сил Иного Мира, другие пытались обуздать эти силы; в любом случае – Балтэнэ – это время, когда можно было получить знания Иного Мира

Сила источников и росы

Считалось, что вся земля вокруг меняется под воздействием силы Балтэнэ, поэтому первая вода, которую брали из колодца или источника утром на Балтэнэ после восхода солнца обладала исцеляющей и защитной силой. В то же время, если кто-то взял первую воду из твоего колодца до тебя, то это значило, что он украл твое везение и благополучие. Роса на траве тоже наделялась магическими силами.

Новые начинания

В Ирландском мифе «Книга захватов Ирландии» говорится, что три группы людей впервые сошли на берега Ирландии на Балтэнэ. Попросту говоря, Балтэнэ был временем платить по счетам или менять место жительства и искать новую работу на лето. Временные браки разрывались, давая возможность завести новые отношения.

Обильный месяц Май

Большая часть кельтской магии была симпатической, что означало, что действия, которые производились, изображали желаемый результат. Май был тем временем, когда неприрученные силы природы призывали развиваться, тем самым, увеличивая урожай, потомство и рост животный и людей. Соития на улице и в лесах среди неженатых партнеров были одним из способов добиться этого результата, но женитьба в такое «беспорядочное» время считалась неудачной затеей.

Перегон скота с зимних пастбищ на летние

Балтэнэ был временем, когда стада выгоняли на верхние пастбища. Перед этим путешествием проходили общинные собрания с трапезой и благословлениями для членов семьи. Пока дети и молодые женщины находились дома, старшие женщины и мужчины возвращались с низинных пастбищ, чтобы принять хозяйство и начать заниматься посевом. На протяжении всего летнего периода молодые мужчины поднимались на холмы к девушкам, готовясь к зимнему брачному сезону.

Возрожденный Балтэнэ

Древние кельты считали, что способность этого мира поддерживать в нас жизнь ограничена. Мы, современные люди, только начали понимать это. Поскольку обычная жизнь древнего и средневекового кельта было сильно связана с природными циклами, он осознавал, что для того, чтобы продолжать свое существование, некоторые живые существа должны погибнуть, чтобы вернуть энергию источнику, а остальные смогли выжить на земле с ограниченными ресурсами.

Обычно кельтские язычники в Саунь оценивают свои достижения за год, избавляются от лишнего и ненужного и подводят итоги потерям, которые понесли. В Балтэнэ же мы фокусируемся на новом, свежем, полном энергии, доставляющем удовольствие. Тем не менее, новые посевы растут лучше, когда земля очищена от мертвых овощей, которые остались с прошлого года. Действительно, неотъемлемой частью образа Балтэнэ и его места в древнем календаре кельтов является осознание того, что зима предшествует лету, тьма наступает до света, холод до тепла, ночь до дня, а смерть до роста. Огонь домашнего очага, вечно горящее сердце и пульс традиционного кельтского дома, всегда гасился на закате в канун Балтэнэ. В это время отмечали переход старого в место, где должно появиться что-то новое, или как поется в популярной песне: "Every new beginning is some other beginning’s end."

Не все и не всё переживает зиму, и подходящий способ отпраздновать Балтэнэ – это остановится, оценить нашу жизнь, вычленить «мертвое дерево», которое мешает нам расти, и попытаться убрать его. Затем, во тьме мы соберемся, чтобы разжечь священный огонь, свет, тепло, который наполнит нас и землю энергией и поможет расти под пристальным взглядом и защитой Сияющего.

@темы: мои языческие праздники, Ирландия

---

вера

А, главное, теперь моя мама поверила в то, что можно жить по другому, мы проговорили вчера до глубокой ночи, она взахлеб рассказывала о своей поездке - оказывается, в Вене цветут розовые каштаны, а по утрам старички и старушки на площади выгуливают маленьких собачек. Они с группой побывали за кулисами венской оперы, съездили с приятельницей на трамвае в Баден, ощутили дух монастыря и попробовали еду, попали на День города, когда кругом играет музыка, прошли ногами по древней земле кельтов в городе Зальцбург, в окрестностях которого так много соляных шахт, попили темного пива в маленьком кабачке...Знаете, когда мама рассказывала, через нее я видела все сама, на мгновение ощутила даже вкус колбасок, пожаренных на углях. Прекрасно!

@темы: Австрия, мамины рассказы, путешествия, Вена

---

венские новости

На сцене я жизнью живу настоящей мне светит в лицо оживляющий луч а там за кулисами маленький ящик в который меня запирают на ключ
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я отныне я живая
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я живая

К рукам моим тянутся тонкие нити как будто без них я на сцене споткнусь
Эй там наверху вы меня отпустите без нитей неведомых я обойдусь
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я отныне я живая
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я живая

Но песни последней последняя нота уже прозвучала и стихнет сейчас и снова за ниточку дергает кто-то меня уводя за кулисы от вас
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я отныне я живая
По ниточке по ниточке ходить я не желаю отныне я отныне я живая


Из Вены мама привезла необыкновенный подарок - фарфоровую куклу с вьющимися волосами, знаете, ощущение такое, будто стоит отвернуться на мгновение, как эта девочка глубоко вздохнет и протянет тебе теплую ладонь, на еще щечках играет легкий румянец, а губки приветливо улыбаются каждому твоему шагу, глаза, опушенные длинными ресницами, кокетливые башмачки на ножках и сумочка, порекинутая через плечо. Это такое чудо! Не поленитесь - залезте как-нибудь в книгу "Маленькая принцесса" и прочитайте там отношение главной героини к куклам, я понимаю, что уже взрослая, но в моей душе еще живет маленькая девочка, способная смотреть на мир широко открытыми глазами и искренне восхищаться, глядя на такие чудеса.

@темы: кукла, подарки, чудо

---

немного волшебства в обычном мире

Я почувствовала это в метро сегодня утром по дороге на работу. Накатило внезапно. Знаете, такое незабываемое ощущение, когда неожиданно разверзаются облака и с неба устремляются потоки воды. Ты чувствуешь Это каждой клеточкой, каждым волоском, когда хочется скинуть с себя всю одежду, потому что она начинает мешать полноте этого ощущения. На несколько мгновений кажется, что ты становишься выше ростом, все мышцы и суставы напрягаются и расслабляются, кровь бурлит, кажется, что еще мгновение и за твоей спиной распахнутся огромные крылья. Хочется бросить сумку раскинуть руки и бежать, нет, лететь в лес, упасть там на траву и кататься по ней до изнеможения. Хочется кричать и петь, танцевать древние танцы возле полуночного костра, прятаться, прижимаясь щекой к теплой коре деревьев. Это ощущение невозможно полностью передать словами, его можно только ощутить внутри себя, где-то там в сердце, в крови. Ведь ни один самый искуссный писатель или поэт не в силах передать всю полноту красок заката, или же нет никакой возможности описать те ощущения, которые ты испытываешь тогда, когда тебя в первый раз целует любимый мужчина.
Сегодня канун Белтайна. Время, когда границы между мирами истончаются, и люди, и сиды могут общаться между собой - заключать торговые сделки, играть свадьбы, веселиться и пировать. Всего одна волшебная ночь - волшебная и таинственная. А еще ощутимо пахнет дождем, стоило мне подняться на поверхность, как я поняла, что сегодня будет дождь. Дождь не простой, просто в такую ночь не может быть простого дождя. Воздух насыщен его влагой, она во всем, в каждом молоденьком клейком листочке на дереве, на крыльях сииничек, незримые водяные пары носятся вместе с ветром и ждут своего часа. Утром, выходя из дома, я увидела крохотную любопытную синичку, сидящую на газовой трубе, проведенной вдоль стены. Такое в первый раз - да-да, эти птички по натуре любознательны, но, как правило, поют свои песни среди ветвей старой вишни или черемухи во дворе. Не уже ли кто-то из Детей Богини Дану решил сойти в образе птички на землю, чтобы посмотреть и передать своим образом, что старые Боги не забыты, что в Ирландии сегодня к полуночи загорятся костры, а многие из хозяек поставят на стол традиционно испеченный хлеб, зазвучат песни на гэлльском, а за окнами, вторя им, будет рокотать могучий и древний, как существующий мир, океан. Я помню это ощущение, когда вокруг, словно все замирает на мгновение, а потом наполняется всеми красками, голосами, музыкой - когда самый маленький камень служит уютным домом волшебному существу. Сегодня ночь волшебства.
Каждый знает, что практически у любого человека есть свой зверь-хранитель. У кого-то это медведь, у кого-то кошка, у кого-то волк. Видимо, так произошло когда-то, что мой спутником стал небольшой и коючий зверек, проще говорят, ежик. Кто-нибудь из вас когда-нибудь пытался представить себя в виде своего тотема, вжиться в его образ, почувствовать так, как чувствует он. Я впервые почувствовала это сегодня в троллейбусе и даже испугалась, некоторое время уговаривала остановиться, незаметно мотала головой в знак отрицания. Но сила Белтайна оказалась сильнее меня. Я прикрыла глаза и отдалась на волю этой силы. Я почувствовала, как моя спина покрылась жесткими иглами, у меня оказалось четыре лапы, снабженные крепкими копательными когтями, лицо вытянулось, превратившись в мохнатый нос, черный и мокрый на конце, я вдохнула глубоко воздух и поняла, что город исчез, на его месте был древний и могучий лес. Я бежала среди корней и принюхивалась, вся отдаваясь этому ощущению восторга и деловитости. Я чувствовала запах молодой травы и мокрой земли, я слышала шуршание сухих листьев у меня под лапами, я заглядывала под каждый интересующий меня корень в поисках пищи, я бежала и бежала. Лес был удивительно пуст, только в кронах деревьев пели птицы. Потом я снова очнулась человеком, сидящим в транспорте, но ощущение звериности так до конца и не прошло. Страх ушел, остался восторг. Это прекрасно!

@темы: месяц май, околобелтайнское, Сиды, я, лес, животные, скоро лето, Боги

---

ПЧелка

Shairi - для тебя

@темы: картинка для нового ПЧ

---

о гнусном

Мне стали слишком малы
Твои теpтые джинсы.
Hас так долго yчили
Любить твои запpетные плоды.


мои любимые джинсы на мне еле сходятся

@темы: одежда, грустно, тело

---

пролески

@темы: нежные цветы солнца

---

маленькие радости

Блаженство - сидеть на лавочке во дворе института, вытянув ноги, и подставить ласковому солнышку свое лицо, успевшее побледнеть за долгую зиму. Впитывать в себя живительное тепло и чувствовать, как кровь начинает быстрее бежать по венам. А вчера вечером мы были на Воробьевых горах - нежные тюльпаны только пробиваются из земли, кричат дрозды, я приложила ухо к теплой коре одного из деревьев и услышала течение соков. В крови начинает бурлить так, как обычно бывает перед Белтайном, одним из самых светлых праздников моей далекой родины, нетерпится поскорее спуститься к священному дереву, прижаться к нему всем телом и принести жертвы Лугу, а потом закрыть глаза и вдыхать в себя необыкновенный лесной запах, который бывает только в конце апреля, слушать птичье пение и наслаждаться. Наступает самая благодатная пора - цветения и созревания, а у нас во дворе цветут нежные синие пролески.
Я вчера вечером даже поговорила со своими комнатными растениями, уговаривая их расцвести, особенно гибискус, который радовал меня несколько лет ярко-алыми огромными цветами, надеюсь, ласковое слово всем приятно. Вообще во мне появилась некоторая беззаботность, хочется бегать и дурачиться, дразнить кого-нибудь :-)

@темы: мелодия моей души, Белтайн, я, настроение, май, растения

---

величайшие врачи

Иосиф (Джузеппе) Москати, cв.


Родился 25.7.1880 г. в Беневенте (северовосточнее Неаполя). В 17 лет дал обет вечного целомудрия. В 1903 г. получил степень доктора медицины. В 1911 г. стал ведущим врачом в (Ospedale degli Incurabili) больнице для неизлечимых в Неаполе. В 1919 г. он получил профессуру по клинической химии в Неаполе и приобрел широкую известность благодаря 32 научным публикациям. Во время извержения Везувия в 1906 г. он был неутомимым помощником в Torre del Greco, как и во время холерной эпидемии в Неаполе в 1911 г. Он полностью отдавался заботам о духовном и физическом благе своих пациентов и был крупным благодетелем бедняков и больных. Умер 12.4.1927 г. в Неаполе. Причислен к лику блаженных 16.11.1975 г.

День памяти 12 апреля.

Источник: Agnuz

В конце октября 1987 года в Риме подходил к концу Генеральный Синод Епископов, который почти два месяца обсуждал тему "призвания и миссии мирян в Церкви и мире".

Эта проблема широко обсуждалась и вне Синода, и ее обсуждение сопровождалось яростными спорами, потому что речь шла о насущном и важном вопросе - о "самотождестве христианина", иначе говоря, о том, что значит сегодня быть христианами, без дополнительных определений или особых призваний, оставаясь там, где все другие люди живут и творят историю.

Прежде чем епископы разъехались из Рима, - несмотря на то, что еще не были подведены итоги обсуждения, - в дело вмешался Папа. Его вмешательство было хотя и опосредованным, однако весьма значимым: он предложил как пример для подражания образ и жизнь одного христианина-мирянина.

Итак, он приступил к канонизации с такими словами:

"Человек, к которому мы сегодня будем взывать как к святому вселенской Церкви, представляется нам конкретным воплощением идеала христианина-мирянина: это Джузеппе Москати, главный врач больницы, видный ученый, доцент университета по физиологии и физиологической химии...".

По правде говоря, не многие знали Москати: большинство епископов и верующих с удовлетворением восприняли подтверждение основного тезиса соборного учения: тезиса о том, что и миряне призваны к святости и могут достичь ее в миру, занимаясь своей мирской профессией.

Некоторые знали побольше и могли долго рассказывать о необычайных добродетелях этого нового святого, особенно о тех, которые сегодня представляются самыми ценными: любви к бедным, абсолютном бескорыстии, верности Евангелию, самопожертвовании...

Однако очень немногие - даже среди сведущих людей - были расположены безоговорочно принять бесспорную и бескомпромиссную данность: то представление о "христианине в миру", которому следовал и которое защищал Москати.

Необходимо сказать об этом сразу со всей ясностью: с точки зрения "мирской" Москати вел себя как раз наоборот тому, чему учили все, кто пытался точно очертить границы, в рамках которых должен оставаться мирянин: Москати не признавал никаких границ и разделений.

Современные католики-интеллектуалы очень любят расплывчатую формулу Маритэна, учившего "разделять во имя единения". Другие, более близкие к истине, говорят скорее о необходимости "разделять в едином". И все имеют в виду, что необходимо с мудрой осмотрительностью сопрягать то, что принадлежит вере, и то, что принадлежит науке, то, что принадлежит Церкви, и то, что принадлежит миру, то, что относится к исповеданию христианской веры, и то, что относится к роли человека в обществе.

Так вот, мы не хотим сказать, что этих проблем не существует или что они не имеют значения.

Мы просто говорим, что если у Москати была своя харизма и свое призвание в Церкви, то именно он явил такое единство между различными сферами жизни (прежде и сверх любого возможного разделения), что, казалось, сделал невероятное: сегодня никто не осмелился бы подражать ему, соединяя вместе, как он, науку и веру, профессию и исповедание христианской веры, лечение тела и лечение души. Более того, об этих аспектах его жизни биографы рассказывают с недоумением, приуменьшая их значение.

Иначе говоря, обращаться к примеру Москати в современной полемике о роли мирян - значит бросать вызов и чуть ли не быть поднятым на смех.

Но начнем с бесспорного - с подтверждения того, что все христиане призваны к святости: все могут стать святыми.

Отныне это знают все верующие, и священники говорят об этом в проповедях, но многие миряне все же остаются при убеждении, что на самом деле святость - это недостижимый идеал, которому суждено постепенно сдавать свои позиции под натиском жизни с ее неумолимыми законами. Конечно, мирянин, который хоть немного любит Иисуса Христа и Его святую Церковь, не может не чувствовать в душе тоску по святости, но нельзя не сомневаться в том, возможна ли она для тех, кто живет в миру, на каждом шагу сталкиваясь с его противоречиями.

Невольно думаешь о том, что если какому-нибудь мирянину удалось стать святым, так только потому, что он жил как бы на окраине мира, не решая огромного множества жизненных проблем, мало завися от обстоятельств.

Невольно думаешь, например, о том, что мог бы стать святым какой-нибудь санитар, который как миссионер посвятил бы себя своим больным, служа им с неизменной любовью, терпеливо снося придирки своих коллег и самих больных, сохранив чистое, доброе сердце, не поддаваясь ежедневной усталости и не очерствев.

Но когда святым становится главный врач, облеченный властью, ученый, принимавший участие в конференциях, председательствовавший на конкурсах, с толпой учеников и научными публикациями, знаменитый диагност, к которому обращались за советом изо всей Италии и из других стран, - в этом случае, конечно, появляется любопытство и желание узнать, как ему это удалось, и посмотреть, можно ли ему подражать в обыденной жизни.

Когда перечитываешь биографии Москати, сразу же обращаешь внимание на его высокие нравственные достоинства. В предисловии к последнему изданию его сочинений говорится:

"Москати - это мирянин, который обращается прежде всего к нам, мирянам, и не столько словом, сколько свидетельством своей повседневной жизни. Его призыв - это призыв к последовательности и исполнению долга, и мы не можем остаться равнодушны к этому призыву, если не хотим отказаться от своего призвания".

В этих словах, бесспорно, указывается простой и непосредственный путь к восприятию каждого святого (и, действительно, в биографиях это всегда подчеркивается): необходимо учиться у святого его твердости в исполнении долга и его последовательности.

Но такой внешне простой подход на самом деле остается бесплодным, как и все призывы моралистического толка: то, что святому необходимо подражать, - это очевидная истина, которую нет смысла лишний раз повторять. Важнее другой вопрос: благодаря чему подражание возможно?

Святой - это не герой, которого предлагают толпе робких людей, требуя от них набраться храбрости и рискнуть подражать ему, с надеждой, что по крайней мере кто-нибудь на это решится, однако в уверенности, что основная масса останется неизбежно очень далека от него: святой - это дар Божий, освещающий мир обычных людей, но именно им указующий, где оказывается сопротивление благодати, где та точка, в которой человек - любой человек, должен "уступить", чтобы позволить себя "взять и вознести".

Святой - это образец, который можно предложить всем, потому что его опытом могут воспользоваться действительно все, немедленно (даже те, у кого нет ни грана силы и решимости и ни грана последовательности, на которые можно было бы рассчитывать), потому что это свет, просвещающий нас с неба и освещающий все сущее, даже если реальная жизнь презренна и грязна. И это озарение уже в себе самом - очищение, изначальное освящение.

Конечно, со временем встанет и вопрос о решимости и последовательности, но он будет следствием того бескорыстного света, льющегося с высоты, который обладает способностью тронуть самое иссохшееся сердце и оплодотворить самую бесплодную землю.

И это особенно справедливо в случае с Москати, нравственные добродетели которого, как мы уже говорили, - альтруизм, бескорыстие, бедность, профессионализм и так далее - конечно, легче принять, чем его представление о самотождестве христианина, о целостном синтезе естественных и сверхъестественных аспектов его призвания и миссии.

Нельзя скрыть того обстоятельства, о котором совершенно однозначно свидетельствуют документы: теоретическое представление о роли христианина в миру, которое Москати воплощал в жизнь, сегодня было бы решительно отвергнуто большинством христиан, которые обсуждают эту проблему и пишут о ней. И не без основания, если только не видеть в самой святости Москати своеобразного богословия, претворенного в жизнь: слова, которое Бог пожелал сказать нам, делом предвосхитив все наши ученые споры и различения.

Обычно, когда Бог посылает в мир эти "живые слова", Он делает это не без лукавства, ибо, по словам св. Павла, угодно Ему погубить мудрость мудрых и разум разумных отвергнуть, "мудрость мира сего обратив в безумие".

И эта мудрость может быть "мирской", даже если это мудрость известных богословов или святых ученых.

Канонизируя Москати, Иоанн Павел II сказал мирянам не учиться прежде всего его нравственным добродетелям, но учиться размышлять о своем собственном призвании: "Ставя перед нашими очами человека, признанного святым, Церковь говорит всем мирянам: "Размышляйте о своем призвании!"".

Мы тоже начнем с рассказа о примере высокой нравственности, который нам оставил святой, не забывая, однако, о том, что его высокая духовность - это как бы заметки на его удостоверении личности: они служат для того, чтобы опознать его, но не представляют собой его самотождества. Самотождество вырисовывается из его личного образа, сердца, восприятия отношений между врачом и больным как части истории христианского спасения.

Джузеппе Москати родился в 1880 году в Беневенто. Ему был всего год, когда его отца-чиновника перевели в Анкону, а потом, когда Пеппино было четыре года, в апелляционный суд Неаполя.

Итак, его городом стал Неаполь: здесь он принял первое причастие, здесь кончил классическую гимназию и получил высшее медицинское образование в 1903 году.

Его детство и юность были ничем не примечательны - он рос в подлинно христианской семье, которую не обошли сто- роной несчастья: внезапно, когда Пеппино только что поступил в университет, умер его отец; через несколько лет после долгой болезни в возрасте всего 32 лет умер его брат. Врачебной деятельностью Джузеппе Москати занимался 24 года - он умер в 1927 году, когда ему было лишь сорок семь лет.

Пройдя по конкурсу, он получил должность внештатного адъюнкта в одной из неаполитанских больниц в 1903 году. Во время извержения Везувия ему поручили руководить эвакуацией больницы в Торре дель Греко - он спас больных, рискуя собственной жизнью.

В 1908 году он стал штатным ассистентом кафедры физиологической химии.

В 1911 году он стал штатным адъюнктом больницы, победив в конкурсе, в котором участвовали самые видные медики и преподаватели Южной Италии, поскольку конкурса ожидали уже тридцать лет. Москати был самым молодым из кандидатов и победил, оставив позади двух будущих директоров университетской клиники. Его приняли в члены Королевской Медико-Хирургической Академии. В том же году он получил право свободного преподавания физиологической химии и впоследствии преподавал в больнице в течение более двенадцати лет.

В 1919 году он был назначен главным врачом III палаты для неизлечимо больных.

В 1922 году специальная комиссия министерства общественного просвещения дала ему право свободного преподавания в общей лечебной клинике.

В 1923 году он был послан итальянским правительством на международный физиологический конгресс в Эдинбурге в качестве его представителя.

Мы бегло перечислили основные этапы его профессиональной карьеры именно для того, чтобы с помощью простого перечня дат, титулов и должностей показать, что в жизни Москати было все, о чем мечтает для себя любой студент-медик, хотя, быть может, и в других формах и в другой сфере деятельности. Скажем еще только о том, что медицинский факультет неаполитанского университета был готов предоставить Москати кафедру клинической физиологии, если бы он только этого захотел.

Точно так же мы могли бы перечислить список его научных статей, начиная с дипломной работы на тему "Печеночный уреогенез", рекомендованной к печати, до двух последних статей, написанных для журнала Риформа медика (он был редактором этого журнала по материалам на английском, немецком, французском и испанском языках): статьи "О так называемом антагонизме надпочечников и поджелудочной железы" и "О лимфатических путях от кишечника к легким".

Но в чем проявилась особая святость Москати, сделавшего такую блестящую и быструю медицинскую карьеру?

Прежде всего мы должны вспомнить о времени, когда он жил. Его биограф справедливо пишет:

"Образ Москати нужно рассматривать в контексте культурной атмосферы, определяющую роль в которой играл позитивизм, распространившийся в последние годы XIX и в начале XX века. Москати принадлежал к числу мирян, которые, несмотря на модные веяния, оказали определяющее влияние на современный мир, вновь явив ему жизнеспособность и вечную юность Церкви".

Документ, легший в основу процесса о беатификации (в ходе этого процесса были собраны все свидетельства о Москати), начинается с замечания, интересного прежде всего потому, что оно относится к 1944 году, времени сразу же после окончания войны:

"Раб Божий жил в наше время, когда по вине так называемого лаицизма масса народа была оторвана от Церкви, вера была отделена от науки и противопоставлена ей, исповедание христианской веры было отделено от занятий свободными искусствами и от гражданских обязанностей, отодвинуто и ограничено невидимыми рамками сознания. Против подобного пагубного лаицизма Божественное Провидение призвало выдающихся мирян, которые, движимые апостольским духом, в какой-то степени несли священническое служение ("sacerdotalia munera") и помогали священникам, выдающихся врачей, которые в своей жизни чудесным образом явили единство веры и науки, выдающихся граждан, которые, открыто исповедуя свою веру и исполняя свою общественную миссию, превзошли всех в честности и стали возвышенным примером для общества".

Смысл этой оценки - которой последующие биографы несправедливо пренебрегли - в указании на суть свидетельства Москати. При этом авторы этих строк не рассматривают его образ в отрыве от исторического контекста, видя в нем только "святого врача" и подчеркивая его великодушие, скромность, серьезность и бескорыстное служение неимущим.

Конечно, эти черты тоже прекрасны и трогательны и ими ни в коем случае нельзя пренебрегать, но, не идя дальше них, мы рискуем любоваться красотой цветов, не думая о корне, их питающем.

Как бы то ни было, начнем с рассказа о личных достоинствах Москати, сразу же покоряющих сердца.

Среди коллег Москати был известен своим бескорыстием. Вот знаменательное свидетельство врача, который часто наблюдал, как он лечит больных:

"Видя в больных образ скорбящего Христа, он не хотел брать с них денег и всякий раз, когда ему их предлагали, видимо страдал".

Посещая богатых или зажиточных людей, он, конечно, брал причитающуюся ему сумму, но перед своей совестью и перед Богом он всегда заботился о том, как бы не взять лишнего.

Вот письмо, посланное им жене одного пациента:

"Досточтимая госпожа, я возвращаю вам часть гонорара, потому что мне кажется, что вы дали мне слишком много. Конечно, от каких-нибудь акул я взял бы больше, но от тружеников - нет. Я надеюсь, что Бог пошлет вам радость, исцелив вашего мужа. И сделайте так, чтобы он не удалялся от Бога и посещал источник спасения (св. причастие). С наилучшими пожеланиями Дж. Москати".

Однажды его несколько раз звали к больному пятнадцатилетнему мальчику, которого он полностью вылечил. Закончив лечение, он получил конверт с гонораром. Возвращаясь домой, Москати открыл его и увидел, что там была довольно значительная по тем временам сумма - тысяча лир. По свидетельству очевидцев, он внезапно повернул обратно, в волнении взбежал по лестнице и отдал конверт, сказав с раздражением: "Вы либо с ума сошли, либо приняли меня за вора".

Все сразу же подумали, что знаменитый профессор недоволен тем, что получил слишком мало, и отец мальчика в замешательстве протянул ему другую бумажку в тысячу лир. Однако профессор не только с неудовольствием отверг это новое приношение, но, открыв бумажник, вернул восемьсот лир, утверждая, что двухсот более чем достаточно. Потом он ушел со спокойной совестью, оставив семью пациента в полном недоумении.

Таким образом, если богатые звали его наперебой из-за его славы диагноста, бедные шли к нему чередой, потому что они знали, что он не попросит у них платы за лечение и что оно, напротив, может быть им выгодно. И действительно, в самых тягостных случаях Москати клал несколько денежных бумажек в рецепты или под подушку нуждающегося пациента, особенно когда замечал, что болезнь началась или усугубилась из-за недоедания.

Иногда он сам покупал те лекарства, которые выписал, или оплачивал лечение в больнице тем, у кого не было такой возможности.

Однажды его коллега, сопровождавший его к больному, от имени всех остальных заметил, что его бескорыстие ставит их всех в неловкое положение, но получил от Москати достаточно выразительный ответ:

"Пеппи, извините, здесь мать плачет о больном сыне, а вы мне о деньгах!".

Его могли позвать в кварталы, пользовавшиеся самой дурной славой, в темные переулки, куда было опасно углубляться, в обветшавшие парадные, где ему приходилось освещать себе дорогу спичками, но он никогда не отказывался приходить по вызову. Когда ему говорили о том, что это опасно, он отвечал:

"Нельзя бояться, когда идешь делать добро".

Один его друг встретил его вечером в Вомеро, на площади Ванвителли, далеко от мест, где он обычно бывал. Он спросил его, что он делает в этих краях:

"Знаешь, - сказал со смехом Москати, - я каждый день прихожу, чтобы служить плевательницей для одного бедного студента".

Дело в том, что один молодой человек, больной туберкулезом, хотя и не в заразной стадии, снимал комнату. Если бы хозяева узнали, что он болен, они выставили бы его на улицу, и поэтому Москати приходил каждый день унести грязные платки, чтобы сжечь их, и оставить чистые.

В доме у Москати его сестра, которая вела его хозяйство, получала весь его заработок и распоряжалась им, оставляя необходимое для достойного существования и отдавая все остальное нуждающимся. Сам профессор возвращался от больных, принося с собой адреса бедных семей, с которыми он познакомился, и передавал их сестре с наказом позаботиться о них.

Один случай особенно трогателен и свидетельствует о поистине необычайной доброте.

Жил-был бедный и одинокий старик, который когда-то сочинял песни (в те годы в Неаполе были сочинены самые знаменитые песни): его здоровье было в критическом, хотя и не безнадежном состоянии, и болезнь могла внезапно обостриться. Ему нужно было постоянное медицинское наблюдение, но Москати не мог за ним наблюдать, потому что был очень занят в больнице. Поэтому они договорились так: каждое утро старик приходил в кафе на улице, по которой Москати шел в больницу и там (конечно, за счет профессора) выпивал чашку горячего молока с печеньем. Профессор проходил, заглядывал в кафе, проверял, там ли старик, улыбался ему и сразу же уходил. Если несколько дней подряд он его не видел, то знал, что должен как можно скорее зайти в его лачугу на окраине города, чтобы оказать ему помощь.

Рассказы такого рода можно было бы умножить, но нельзя забывать, что милосердие Москати было не милосердием спокойного благодетеля, но милосердием видного врача, чья профессия связана с нервным напряжением, к которому постоянно обращаются со всех сторон с просьбами: как ученый он должен был следить за новинками, проводить опыты в лаборатории, писать научные доклады; его присутствие как лечащего врача было необходимо как в больнице, так и в домах частных лиц, которые постоянно обращались к нему с настойчивыми вызовами; он должен был готовиться к занятиям, преподавать, следить за работой учеников и, наряду со всем этим и прежде всего, - как христианин он взял себе за правило никогда не уклоняться от помощи беднейшим из бедных.

После его безвременной смерти друзья говорили о его "труде, ежедневном, ежечасном, без отдыха, без передышки". Тем, кто спрашивал его, как он все это выносит, он просто отвечал:

"У того, кто причащается каждое утро, неиссякаемый запас энергии".

Во свидетельство врачебных дарований Москати можно вспомнить об его встрече со знаменитым тенором Энрико Карузо. Тот возвратился в Неаполь после того, как на одном из концертов в Нью-Йорке у него открылось кровотечение. В Америке он консультировался с самыми знаменитыми врачами, то же самое он сделал в Риме, но никто не мог поставить ему правильного диагноза. В конце концов он обратился к Москати. Было уже слишком поздно, и Карузо оставалось жить всего два месяца, но интуиция неаполитанского врача сразу же подсказала ему, что дело в подмозговом нарыве.

Впоследствии всем пришлось с ним согласиться, хотя ничто уже не могло помочь сорокавосьмилетнему тенору, уехавшему из Неаполя бедняком и возвращавшемуся туда в 1921 году с колоссальным состоянием.

Врачебные познания Москати ему уже не могли помочь, но ему помогла его вера. И действительно, Москати не поколебался сказать Карузо, что "он посоветовался со всеми врачами, но не посоветовался с Иисусом Христом".

Карузо ответил: "Профессор, делайте, что хотите".

И Москати позаботился о том, чтобы ему принесли последнее причастие, и по-братски ухаживал за ним до конца.

Но вернемся к той славе, которой он пользовался как превосходный врач.

Один его коллега свидетельствует:

"Он ставил диагнозы так точно, что и ученики и маститые профессора только диву давались".

Достаточно сказать, что высший медицинский авторитет того времени - Антонио Кардарелли, сделавший эпоху в итальянской медицине, считал Москати своим любимым учеником ("Это лучший ученик, который был у меня за шестьдесят лет", - говорил он), выбрал его своим личным врачом и бывал тронут до слез, видя, как тот лечит больных.

Помимо посещения больных и осмотра толп народа, съезжавшихся к нему со всего юга и буквально не дававших ему прохода, он постоянно работал в больничных палатах, по которым ходил в сопровождении учеников, обучая их медицине непосредственно на основе наблюдения за больными ("Даже к студентам-первокурсникам он обращался как к коллегам и никогда не упускал случая спросить их мнения").

Он часто говаривал:

"Рядом с больным нет иерархии. Все мы приходим сюда, чтобы учиться: заведующие, коадъюторы, ассистенты - все мы приходим к ложу больного, потому что больной - это книга природы".

Потом урок продолжался в анатомическом театре.

Кафедра паталогоанатомии находилась тогда в упадке - никто не хотел ею заниматься, и Москати согласился безвозмездно заняться ее "реорганизацией и рациональным переустройством". Над входной дверью было написано старое изречение, выбранное основателем, на которое никто уже, по-видимому, не обращал особого внимания. Оно гласило: "Hie est locus ubi mors gaudet succurrere vitam" - "Это место, где смерть радуется, ибо может помочь жизни".

Москати начал с того, что приказал повесить на эти обветшавшие мрачные стены превосходной работы распятие с надписью под ним: "О mors его mors tua" - "О смерть, я стану твоей смертью!". Вдохновляясь этим обещанием Воскресшего, Москати как бы совершал литургию, преображая и искупая это место, бывшее в глазах всех "нездоровым, угрюмым, убогим, гнетущим".

Когда студенты входили и вставали вокруг преподавателя, тот на мгновение останавливал взгляд на распятии и все замечали, что он молча молится; потом он принимался за вскрытие, всегда начиная с какого-либо краткого, но достаточно выразительного напоминания: "Здесь кончается гордыня человека! вот что мы такое! как поучительна смерть!". Или же, указывая на труп, он говорил: "Еще вчера это был наш пациент, а теперь мы видим некоторые органы, ему принадлежавшие... Если бы вы, молодые люди, время от времени размышляли о смерти, вы были бы гораздо добрее". Так эта кафедра, бывшая, как он любил повторять, "местом, где мы, врачи, проверяем свои диагнозы и свои ошибки", несмотря на убогое помещение и недостаток технических средств, по всеобщему свидетельству, достигла "блистательных научных высот".

Ученики, проводившие все дни с Москати, буквально боготворили его и многие провожали его до дома, продолжая по дороге беседовать с ним и задавать ему вопросы. Один из них вспоминает о зрелище, ставшем обычным для Неаполя: "Мы шли за ним целой процессией, как будто он был святым". И после воскресного обхода больничных палат почти все шли вместе с ним в церковь.

Сам преподаватель писал в одном письме:

"Я создал как бы религиозную монашескую общину: мы с моими друзьями работаем, соревнуясь, движимые возвышенными идеалами. Мы так сентиментальны! Бог ведет нас. Я решил, что все молодые люди (...) имеют право совершенствоваться, читая не печатную книгу, где все написано черным по белому, но книгу, обложка которой - больничные койки и лаборатории, а содержание - страждущая плоть человеческая и научный материал, - книгу, которую нужно читать с бесконечной любовью и величайшим самопожертвованием ради ближнего" (11 сентября 1923 года).

И он добавлял:

"Я думал, что долг моей совести - научить молодых. Мне внушало отвращение обыкновение ревниво скрывать от них плоды своего опыта, и я считал своей обязанностью поделиться с ними всем, что знаю...".

Такое почти монашеское отношение к своему призванию и к больничной общине перекликается с другой характерной чертой Москати-мирянина, представлявшей для того времени нечто новое.

Во времена, когда призвания были четко отделены друг от друга - либо брак, либо монастырь - Москати решил оставаться в миру, не будучи связанным ни с какими монашескими объединениями, даже в качестве терциария, однако сознательно избрал безбрачие.

В записке, найденной его сестрой в корзине для бумаг, мы читаем нечто вроде его исповеди, записанной им для самого себя:

"Иисус, любовь моя! Твоя любовь возвышает меня; Твоя любовь освящает меня, обращает меня не к одному творению, но ко всем творениям, к бесконечной красоте всех существ, созданных по образу и подобию Твоему".

Обращаться к Иисусу как к близкому человеку с самыми нежными словами, чувствовать Его совсем рядом покажется смешным рационалистам всех времен, а многим христианам кажется, что это возможно только в таинственном монастырском полумраке.

Но то, что это может происходить в миру, где работа становится для многих единственным богом и где научные и материальные заботы, кажется, порабощают даже дух,- это для мира загадка, ответ на которую - тайна Сына Божьего, ставшего нашим ближним, к Которому мы можем обращать слова, исполненные глубочайшей нежности.

Один священник, которому Москати часто исповедовался, рассказывает:

"Когда я его спросил, о чем он думал в битком набитом трамвае, где мы случайно встретились и где он купил мне билет, он ответил мне: "О Боге, отец мой, о небе"".

"Любить Бога, не зная меры в любви, не зная меры в страдании" - в этом был синтез его призвания быть врачом-христианином; вдохновляясь этой истиной, он смотрел на больных. Однако времена и среда, в которой он жил, не облегчали его задачу.

Вот некоторые свидетельства во время процесса о беатификации:

"Рабу Божьему приходилось бороться со всеми врачами - членами масонских лож - ибо он открыто исповедовал свою христианскую веру, а также с теми, кто видел в нем сильного соперника, несмотря на его молодой возраст".

Стало быть, у ненависти масонов к Москати была скрытая подоплека ("ревность и зависть тех, кто не мог вынести его профессионального превосходства"), однако внешней причиной их яростной вражды было нечто иное.

Один очевидец рассказывает:

"Его презирали, высмеивали те, кому было не по душе честное, прямое и мужественное исповедание им католической веры: его называли маньяком, истериком, человеком не в своем уме, фанатиком".

В его адрес звучали и другие оскорбления (и кое-кто из недоброжелательных коллег заботился о том, чтобы они дошли до его слуха) - его называли "фанатиком, дурным глазом, сумасшедшим, врачом священников и монашек".

Москати работал в среде, буквально захваченной врачами, открыто принадлежавшими к масонству, и ярыми материалистами. И он прекрасно знал об этом. Более того, когда речь шла об истине и справедливости, он говорил об этом совершенно однозначно.

В одном из писем он писал:

"Я - звезда мельчайшей величины среди блистательных светил и буду рад исчезнуть в их свете, если, однако, взойдут яркие светила, а не мутные и слабые...".

Он требовал, чтобы на конкурсах не было "ни компромиссов, ни закулисных маневров,... но лишь признание действительных заслуг, независимо от возраста, школы, группировок".

В письме, отправленном им Бенедетто Кроче, в то время бывшему министром общественного образования, Москати горячо приветствовал назначение на кафедру гигиены своего коллеги, которого он считал более подходящим для этой должности, и не побоялся написать министру:

"Я знаю, что один высокопоставленный масон хочет пополнить число "братьев" на факультете, ставшем для них родным домом".

Некоторые свидетели открыто и недвусмысленно говорили об отношении масонской секты к Москати: "Они хотели раздавить его, уничтожить".

Но все замечали, что эта борьба его совершенно не задевает.

"Все знали, - говорит очевидец, - что Москати был как священник, и борьба, которую вели против него врачи-масоны и коллеги-материалисты, никогда не повергала его в уныние... Он часто говорил мне: "Что мне другие? Я забочусь о том, Чтобы угодить Богу"".

Впрочем, мы скоро увидим, что исповедание Москати его веры носило почти вызывающий характер, и сегодня его подвергли бы критике даже самые благочестивые и последовательные христиане.

Во время канонических процессов, на которых его поведение тщательно анализировалось и оценивалось, церковный судья часто даже в не очень завуалированной форме задавал вопрос: "Был ли Москати религиозным маньяком?". "Нет, - отвечали все свидетели,- он был уравновешенным и внимательным человеком и ко всем относился с уважением. Однако его представление о своей профессии - и, следовательно, отношение к ней на деле - были, конечно, необычными".

Дело было вот в чем: Москати был абсолютно убежден в том, "что врач должен заботиться не только о телесном здоровье больного, но и приходить на помощь всем потребностям больного и его семьи - потребностям любого рода".

Поэтому он взял себе за правило относиться ко всем нуждающимся с той милосердной любовью, о которой мы говорили. Но с той же неумолимой логикой он считал главными духовные нужды пациентов и заботу об их душах. Необходимо сказать об этом с абсолютной ясностью.

Один очевидец говорит:

"Больные знали, что для того, чтобы лечиться у Москати, нужно приобщаться к таинствам".

И еще: "У всех больных он спрашивал, в мире ли они с Богом, приобщаются ли к таинствам, нет ли на их совести тяжкого греха. Иными словами, он сначала лечил душу, а потом - тело больных, приходивших к нему".

Москати со всей уверенностью утверждал, что в больнице "миссия всех" - монахинь, младшего медицинского персонала, врачей - "содействовать милосердию Божьему".

Монахиня его отделения должна была прежде всего заботиться о духовном состоянии пациента и уведомлять о нем профессора, который, леча его со всевозможной самоотдачей и призвав на помощь весь свой опыт, старался помочь больному целостно осмыслить то, что с ним происходит, и почти всегда с непреклонной мягкостью внушал ему желание достичь исцеления, понимаемого как истинное спасение.

Призывы и утверждения: "Исповедуйтесь", "примиритесь с Богом", "приобщитесь к Господу", "подумайте о бессмертной душе", "жизнь и смерть - в руках Божьих" раньше или позже находили свое место среди врачебных указаний, даваемых Москати его пациентам, особенно тогда, когда он видел, что их жизнь в опасности и что в опасности их вечное спасение. Но дело в том, что когда он говорил об этом, больные уже так любили его, что почти всегда принимали эти указания с благодарностью, и многие слушались его.

Безошибочно поставив диагноз одному известному миланскому адвокату, чего не удавалось сделать никому из врачей, он вручил ему письмо, в котором рекомендовал ему одного из миланских священников, "дабы он примирился с Богом, так как уже много лет назад удалился от Него", утверждая, что иначе не сможет вылечить его телесный недуг.

Другому больному, который, казалось, целый месяц лечился безрезультатно, он сказал: "Вы не исповедовались, поэтому и не выздоравливаете. Бог напоминает вам об этом".

Тем, кто удивлялся его подходу к больным, он объяснял:

"Говорить с больными о том, что не касается болезни, вошло у меня в привычку, потому что у них есть и душа... Так называемый фрейдистский психоанализ - это лечение; а что такое психоанализ? Это исповедь врачу с целью избавиться от навязчивых идей. Но это хорошо для протестантских стран, где нет исповеди, - а в нашей католической Церкви исповедь есть".

Одному молодому человеку, самым тяжким недугом которого казалась абсолютная бесхребетность, он дал рецепт с надписью: "Лечение Евхаристией".

Нам трудно представить себе, как Москати удавалось лечить душу одновременно с телом (следует отметить, что он отправлял больных лечить "духовный недуг" к какому-нибудь из своих знакомых священников, а потом лично проверял, состоялась ли встреча).

В письме к одному коллеге Москати пишет:

"Блаженны мы, врачи, если помним, что кроме тел перед нами - бессмертные души, которых, согласно евангельской заповеди, мы должны любить, как самих себя. В этом - наше удовлетворение, а не в том, чтобы слышать, как нас провозглашают целителями физических недугов" (и не без иронии он добавлял: "Особенно тогда, когда совесть подсказывает нам, что физический недуг прошел сам собой!").

"Это врачеватель телес и душ", - говорил о нем Бартоло Лонго, построивший святилище Девы Марии в Помпеях, ныне также блаженный, бывший его пациентом.

Многие письма Москати свидетельствуют о том, что в таком же духе он воспитывал и своих учеников:

"Пусть чувство долга неизменно руководит вами при исполнении миссии, доверенной вам Провидением: думайте о том, что ваши больные прежде всего наделены душой, к которой вы должны найти подход и которую вы должны привести к Богу; подумайте о том, что на вас возлагается долг любви к учению, потому что только так вы можете выполнить свою великую задачу - помогать людям в несчастьи. Наука и вера!" (16 июля 1926).

"Помните о том, что вы должны заботиться не только о теле, но и о стенающих душах, прибегающих к вам. Сколько скорбей вы скорее облегчите советом или духовным утешением, нежели холодными аптекарскими рецептами" (1923).

Одному пациенту он советовал:

"Я прошу вас вспомнить о своем детстве и о тех чувствах, которые питали к вам ваши близкие, ваша мама; вернитесь к добродетельной жизни, и я клянусь вам, что помимо вашего Духа, и плоть ваша получит облегчение: вы исцелитесь душой и телом, потому что получите главное лекарство - бесконечную любовь" (23 июня 1923 года).

Но необходимо напомнить, что Москати не был ни целителем, ни чудотворцем: он был врачом, и врачом превосходным, однако был абсолютно убежден, что перед ним прежде всего - бессмертная душа.

Однако он никогда не вдавался в спиритуализм, пренебрегая телом. Одной монахине, которая хотела увести его на литургию в рабочее время, он резко ответил:

"Сестра, Богу служат, работая".

А одной благочестивой даме, которая отказывалась лечиться, говоря, что достаточно молитв, он возражал:

"Для вашей души полезнее, чтобы вашему телу сделали один-единственный укол от болезни, чем читать множество молитв".

Цельность личности Москати стала ясна всем его коллегам, даже его врагам, когда произошел случай, вошедший в историю Неаполя.

Шел февраль 1927 года. До смерти Москати, которую никак нельзя было предвидеть, оставалось всего два месяца. В Неаполь приехал выступать на научной конференции знаменитый профессор Леонардо Бьянки: он заведовал кафедрой психиатрии и нейрохирургии сначала в Палермо, а потом в Неаполе. Затем он стал министром народного образования, а впоследствии - министром обороны и вице-президентом палаты депутатов. В 75 лет он опубликовал книгу "Механика мозга". Кроме того, он был известным масоном и несколько лет назад организовал открытую конференцию против Иисуса Христа.

Семидесятидевятилетний профессор выступал перед залом, битком набитым врачами и преподавателями, и вдруг, когда раздался гром аплодисментов, он упал за землю. В зале присутствовали врачи самых разных специальностей, и все, включая Москати, собрались вокруг него. Но послушаем рассказ самого Москати:

"Я не хотел идти на конференцию, потому что давно уже не был связан с университетом, но в тот день нечеловеческая сила, которой я не мог противиться, увлекла меня туда... Случилось то, о чем говорится в евангельской притче: призванные в час одиннадцатый получат то же вознаграждение, что и призванные в первый час дня. В моей памяти неизгладимо запечатлелся взор умирающего, искавшего меня среди множества собравшихся преподавателей... И Леонардо Бьянки были хорошо известны мои религиозные убеждения, так как он знал меня еще студентом. Я подбежал к нему, подсказал ему слова покаяния и упования, в то время как он сжимал мою руку, не в силах говорить...".

Попробуем себе представить в тогдашнем масонском святилище - Неаполитанском университете - не только беспрецедентное событие - появление священника со Святыми Дарами, позванного Москати, но и смерть старого масона на руках святого врача, громко читавшего акт покаяния и Символ веры.

Таков был Москати.

И мы можем вспомнить взволнованные, даже потрясенные свидетельства известных деятелей культуры и науки, которые, общаясь с этим христианином нового типа (следует отметить, что с Москати можно было говорить о философии, об искусстве, о литературе, о музыке, о богословии, об урбанистике, с неизменной пользой и пищей для ума), задумались о себе самих и о своей судьбе.

Другой знаменитый неаполитанский врач, Кастеллино, неверующий, сказал о нем:

"Он был чудесным человеком и жил в неизменном общении со Христом, отверзающим могилы и побеждающим смерть". Другой врач сказал:

"Он был самым совершенным воплощением любви, о которой говорит св. Павел в Послании к Коринфянам, какое мне когда-либо доводилось видеть". Взгляды Бенедетто Кроче общеизвестны. Так вот, философ жил в мансарде, из окна которой он каждое утро мог видеть, как Москати спешил в больницу.

Часто они встречались и беседовали. Иногда для разговоров не было времени и тогда философ, как истинный неаполитанец, окликал его с балкона: "Дон Пеппино, я тебя не понимаю, почему ты все бежишь? куда ты идешь? чего ты надеешься достичь...? Все приходит в свое время". А потом, вернувшись к себе, он говорил домработнице: "Если бы все католики были такими... если бы все были как дон Пеппино!".

Кем же был этот человек, говоривший себе самому на страницах своего дневника:

"Люби истину, будь самим собой, без притворства, страхов и оглядок. И если истина навлекает на тебя преследования, прими их; и если она стоит тебе мук, терпи их. И если ради истины тебе придется принести в жертву самого себя и свою жизнь, принеси эту жертву мужественно".

Так мы вновь подходим к той основополагающей проблеме, с которой начали свой рассказ, не желая давать на нее ответ заранее: что значит быть христианином в миру? Этот человек, признанный Церковью святым, понимал свою миссию так глубоко и целостно, как сегодня ее не понимает даже капеллан, заботящийся в больнице о духовном утешении больных. Был ли он истинным мирянином? или он был мирянином, незаслуженно взявшим на себя роль священника? было ли его стремление "лечить, кроме тела, и душу" абсурдной тоталитарной претензией или оно было пророчеством? В каком смысле можно предложить его сегодня как пример христианина-мирянина?

Мы не можем здесь подробно рассматривать эту проблему во всех ее богословских аспектах.

Можно лишь констатировать, что в Москати есть что-то уникальное и неповторимое: ему можно подражать, не копируя его поведение (поступки, указания, выражения), но прежде всего постигая, какую работу совершила в нем благодать Божья: работу по "уподоблению", по "целостному преображению", которой творение подчиняется беспрекословно: и именно этой работы следует ожидать для себя, именно к ней нужно себя подготовить благодаря глубокому смирению и аскезе.

Мы живем в эпоху, когда мы, христиане, стали очень искусно проводить "разделения": между природным и сверхприродным началом, церковью и миром, верой и разумом, откровением и наукой, евангелизацией и прогрессом человечества, "уже и еще не", единством и плюрализмом и т.д. Но эти тонкие разделения должен был бы проводить субъект, настолько безраздельно принадлежащий Христу, настолько органично привитый к Церкви, что разделения должны были бы ему служить только для выражения различных методов, согласно которым изливается, ширится и воплощается одна и та же милосердная любовь. Однако на самом деле разделения слишком часто служат лишь отвлеченным алиби, чтобы скрыть и оправдать незавершенность или робость личности, ее с трудом достигнутое равновесие или даже распад.

Поэтому Бог время от времени дает нам в пример верующих, чья личность столь целостна, что их даже хотелось бы обвинить в интегризме, если бы единство христианства не проявлялось во всем.

Здесь мы можем только указать основные черты того христианского идеала, которого Москати стремился достичь с помощью благодати Божьей:

1) Быть призванным к существованию и быть призванным к исполнению определенной миссии должно быть для христианина чем-то единым, как это было для Иисуса, "Я" Которого состояло в совершенном послушании Отцу и полном подчинении Его воле. Однако часто два эти призвания (к существованию и к миссии) остаются двумя отдельными мирами, которые с трудом стремятся сохранить хотя бы какие-то точки соприкосновения.

Москати была дана благодать ощущать и воплощать свое врачебное призвание как исчерпывающее выражение смысла и цели его существования, и ему он посвятил всю свою жизнь.

Еще в семнадцатилетнем возрасте он отвечал своей матери, предостерегавшей его от трудностей и опасностей профессии врача:

"Что вы говорите, мама! я готов лечь даже в постель больного!". И мать, хорошо его знавшая, сказала пророческие слова: "Чтобы облегчить страдания больных, он сам станет мучеником!".

Авторы биографий Москати согласно свидетельствуют о том, что он считал профессию врача призванием и миссией, которые должны довести его до истощения, в том числе и физического, потому что только так может исполниться Промысел Божий. Поэтому он просто и без колебаний соглашался идти повсюду, куда его звали и тащили, и иногда говорил о том, что "погружен в пучину чудовищного хаоса страданий".

Одному из друзей он признавался:

"Пишу вам поздней ночью. Уверяю вас, у меня нет времени даже на то, чтобы схватиться руками за голову... Больница, лаборатории, официальные занятия, мои занятия по диагностике и в клинике, масса тяжелобольных в подавленном состоянии духа занимают меня целиком и не дают мне делать ничего другого" (январь 1919 года).

И, каким бы самоотверженным ни был профессор, ему приходилось ежедневно бороться со своей вспыльчивостью в ответ на любые неурядицы. Однако он всегда старался взять себя в руки, позволить обстоятельствам, все более неотступным, как бы выровнять все шероховатости своего характера.

Умер Москати неожиданно, в расцвете лет, после визита к больному, и не было никого, кто бы оказал ему помощь и поддержал его.

Его жизнь и деяния - это суд над всеми христианами, которые уклоняются от исполнения воли Божьей, отказываясь быть "бесполезными рабами", потому что воспринимают свою миссию в Церкви и в мире как нечто расплывчатое, чуть ли не второстепенное для их существования, для их личности и поэтому в конечном счете ощущают неуверенность, ностальгию по другим возможностям, сомневаются в своем призвании, психологически готовы сменить его (женщины, живущие в целомудрии, хотели бы быть замужем, состоящие в браке хотели бы иметь другого супруга или хранить целомудрие, духовные лица хотели бы быть мирянами, а миряне хотели бы быть духовными лицами, люди, занимающиеся одной профессией, хотели бы найти свое самовыражение в чем-либо ином, и есть еще много других примеров); суд над всеми этими существованиями, которые не посвящены безраздельно исполнению миссии, им доверенной, или всех мнимых "миссий", выбранных как экологическая ниша.

2) Существование и миссия христианина - это прежде всего приверженность ко Христу, горячая личная устремленность к Нему как к живому человеку, а не как к "точке отсчета". Наиболее яркое знамение тому - жизнь в целомудрии. Любовь к ближнему должна быть знамением этой изначальной близости, которая возникает по воле Христа Господа и приносится Ему в жертву. Для христианина источником любви к ближнему является либо целомудрие, порожденное личной самоотдачей Христу, либо лишь психологическая попытка приблизиться ко Христу, совершая моралистическое насилие над собственными привязанностями.

В наше время, когда милосердная любовь в социальной сфере кажется чуть ли не упреком Христу, образ Москати напоминает нам о том, что у христианской любви есть совершенно определенный источник и свое лицо: это любовь Христова, которая должна воспламенить сердце Его ученика, по словам св. Павла.

Глядя на жизнь и на деяния Москати, никто не мог сомневаться в том, что он открыто исповедует свою любовь ко Христу. Тем, кто отвергал Иисуса Господа, Москати казался маньяком, с которым следует бороться и которого нужно уничтожить. Но если человек признавал Христа (хотя бы не без колебаний) и еще помнил о Нем (даже если былая вера ослабела), тогда Москати, творивший дела милосердия, являл для него свидетельство пламенное, исполненное убедительной силы. И никто не мог ошибаться ни на мгновение, думая, что речь идет о природной доброте доктора.

Аскеза и деятельное милосердие давали Москати право убежденно проповедовать Господа Иисуса: он стал бескорыстен, чтобы говорить нелицемерно, он стал всем для всех, чтобы указать Того, Кто является "всем", он приносил в жертву больным свою жизнь, чтобы получить право говорить о жизни вечной. Иногда он даже просил больного вместо денег сделать ему другой подарок - причаститься, вернуться к утраченной вере.

"Когда я однажды спросил его, почему он отказался от денег, предложенных ему состоятельным больным, который был очень серьезно болен и был великим грешником, он ответил мне: "Я его обращу"".

Москати учил с неотразимой очевидностью, что в противовес тому, что сегодня думают и чему учат, любовь к ближнему является истинной только тогда, когда она целиком устремлена к любви ко Христу (Богу, ставшему ближним).

Аскеза, милосердие и социальная деятельность являются для мирянина либо выражением его целостного исповедания христианской веры (давать всего Христа всем людям), либо даже его добрые дела лишаются своего содержания, ибо ими пользуются те, кто стремится еще более погрузиться в свою духовную лень и равнодушие.

Если человек, действующий во имя Христово, думает, что он может делать это анонимно, тем более законным будет анонимат для того, кто получает плод самих его дел. В этом, быть может, коренится парадокс современной ситуации: Церковь и миряне ведут энергичную профессиональную и каритативную деятельность, однако вера постепенно слабеет именно там, где христиане живут и действуют наиболее активно.

Согласно Москати, надлежит постоянно творить дела милосердия, чтобы обрести право на целостную проповедь о Христе, и, проповедуя Христа, надо быть целостной личностью, чтобы дела милосердия не растворились в туманной филантропии, которой беззастенчиво пользуются именно те, кто хочет самоутвердиться и утвердить мир, отрицая Христа.

3) Чем более христианской является милосердная любовь, описанная нами, тем более она стремится изнутри привести к единству сознание человека, являя, таким образом, свою всеобъемлющую силу: она устанавливает неожиданные связи, открывает неведомые возможности, вдохновляет энергию в самых разных ситуациях. Различные "планы" реальности не подвергаются интегристскому отрицанию, однако наблюдается неожиданная "текучесть", в силу которой естественное естественным образом сливается со сверхъестественным, а сверхъестественное сверхъестественным образом открывается естественному.

В жизни Москати эта текучесть проявлялась в разных направлениях. Скажем несколько слов и об этом.

а) С точки зрения медицинского искусства мы можем сказать, что его профессиональные способности мощно окрепли. Это можно утверждать в двояком смысле. С одной стороны, казалось, что вера (христианский подход к больному) обострила его и без того выдающиеся способности к диагностике: казалось, он угадывал, видел телесные болезни, замечал недоступные наблюдению симптомы, что изумляло его коллег. С другой стороны, его пронизывающая интуиция достигала таких глубин, что часто он ставил и диагноз душевных недугов.

Он сам признавался:

"Господь дарует мне такое ясновидение, что я не могу воспрепятствовать ему, и нередко вижу уродство душ больных".

Иногда происходили случаи, пугавшие его самого. Однажды он вернулся домой взволнованным и рассказал сестре:

"Знаешь, что произошло со мной сегодня? Ко мне пришла одна дама со своей дочерью. Дочери было года двадцать четыре-двадцать пять. Посмотрев на нее, я ей сказал: "Барышня, вы еще не приняли первого причастия!". По ее слезам я заключил, что так оно и есть. Потом я пристально посмотрел на даму и сказал ей: "Госпожа, вы живете со священником-расстригой". Знаешь, все это была правда, и я не могу себе объяснить, как я об этом догадался!".

Сестре пришлось утешить его, говоря, что это, конечно, одно из совпадений, которые иногда бывают.

И в том, что касается физических недугов, и в том, что касается недугов духовных, он, казалось, был наделен сверхъестественными дарованиями (точно так же, как Христос, согласно рассказам Евангелия!). Но здесь необходимо сказать, что в Москати эти дарования были не дарованиями чудотворца, механически добавленными к обычным врачебным способностям, - напротив, они являлись как бы чудом уподобления. Иначе говоря, казалось, будто, пройдя весь путь науки (а Москати занимался постоянно) и пройдя весь путь духовного созревания, который был для него возможен, его личность укоренилась в точке, где они сходятся: там, где его взгляд мог быть обращен и в ту и в другую сторону, чтобы придти к их синтезу. В определенный период жизни Москати наука и вера явили в нем не только свою не-противоречивость, но милосердную любовь как свою конечную сущность, будучи различными проявлениями той премудрой любви, которая вместе создала и искупила их.

Укоренившись в милосердной любви, Москати стал великим врачом благодаря своей вере и великим верующим благодаря своим знаниям.

б) Что касается пациента, уподобление, достигнутое благодаря милосердной любви, позволило Москати воспринимать антиномию болезни-выздоровления относительно всего человеческого бытия, предвосхищая новейшие научные достижения. Иоанн Павел II в речи на канонизации сказал, что он "способствовал гуманизации медицины, которая сегодня воспринимается как необходимое условие помощи тем, кто страдает, и предвосхитил ее".

И действительно, в последние десятилетия все больше врачей сомневается в возможности лечить человека, исходя из того, что речь идет только о телесной болезни или плохой работе какого-либо органа. Врачи занимаются и лечением души, однако, к сожалению, движутся часто наощупь, следуя той или иной школе (часто эти школы считают и душу больным органом, над которым можно производить самые жестокие операции и манипуляции).

Благодаря своей милосердной любви Москати воспринимал больных как целостное единство и мужественно защищал их человеческое достоинство.

Когда зашла речь о том, чтобы превратить больницы в клиники, чего добивался Джентиле, он написал своему другу Бенедетто Кроче письмо, в котором протестовал против "постановлений, которые распоряжаются человеческой плотью, как товаром", и в которых "больных стремятся сбыть с рук, как акции на бирже".

В одной рецензии он писал: "Боль нужно воспринимать не как судорогу или мышечное сокращение, но как крик души, на который брат больного, врач, бежит с пламенной любовью и милосердием".

Однако и здесь нужно сделать еще один шаг: Москати не только воспринимал больного как духовно-телесное единство и не только воспринимал болезнь в ее целостном и нравственном аспектах, но все это казалось ему необходимым минимумом для дальнейшего углубления в "человека как единое целое". Лечение человека как психо-физического единства должно было достичь его духовных глубин, сокровенного душевного страдания, сокровенной устремленности к счастью, вдохновляясь трансцендентными ценностями.

С медицинской точки зрения проблема болезни-выздоровления должна восприниматься как исходя из целостности "болезни" (вплоть до болезни-зла-греха), так и целостности здоровья (вплоть до здоровья-спасения), как исходя из единения тех, кто работает в разных сферах (единения, а не просто распределения ролей), так, наконец, и единства лечебных учреждений.

Москати не только воспринимал свою профессию как профессию, которая сродни священству, но и пытался, действуя в исторических обстоятельствах своего времени, милосердно и тактично привести больных к покаянию и к вере в сверхъестественную жизнь. То, что он делал в одиночку в то время, когда царило полное равнодушие к глубинной сути личности больных, сегодня можно предложить как пример для всех.

Возникает вопрос: достаточно ли для Церкви и для христиан-мирян держать в больницах или в санаториях священников или монашествующих, цель деятельности которых - не добиться выздоровления в полном смысле этого слова, но в лучшем случае утешить пациента, когда болезнь внушает ему страх или когда выздоровление невозможно?

Самое меньшее, что можно сказать, - это что разумение, преображенное любовью, и любовь, ставшая разумной деятельностью, многому научились бы от этого главного врача-мирянина, который в одиночку защищал право пациента на целостное лечение и долг врача лечить именно так: иначе говоря, от человека, который хотел лечить, а не только ходить с визитами и выписывать рецепты.

Многому от него можно научиться и, вдохновляясь его примером, многого можно достичь.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На проникнутое глубокой благодарностью письмо своего ученика-врача, отправлявшегося по месту своего первого назначения, Москати ответил так:

"Не наука, но любовь преобразила мир... Я всегда в глубине сердца жалею, что вы далеко от меня, и меня утешает только мысль о том, что что-то от меня осталось в вас; не потому, чтобы я чего-нибудь стоил, но в силу того духовного заряда, который я стараюсь сохранить и распространить вокруг. Я все время помню о вас, будьте уверены в этом. Целую вас во Христе!".

Быть может, теперь нам легче понять, почему кардинал Ронкалли, прочитав жизнеописание Москати, назвал его Lumen ecclesiae, светом Церкви. Созванный им II Ватиканский Собор сказал впоследствии, что задача Церкви - "отражать в мире тот Свет Народов (Lumen Gentium), которым является Христос".

Так вот, Церковь сможет сделать это только в том случае, если отблеск этого света будет ежедневно сиять на лицах мирян.

Когда в Страстной четверг 1927 года похоронная процессия шла по улицам Неаполя - в ней принимало участие множество преподавателей, студентов и простого люда - один старик подошел к столику, поставленному у входа в дом Москати, и дрожащей рукой записал в книге соболезнований:

"Мы оплакиваем его, потому что мир потерял святого, Неаполь - пример всяческих добродетелей, а больные бедняки потеряли все".

Антонио Сикари. Портреты Святых

12 апреля. "Сначала спасти душу, а потом уже – тело"
12 апреля – память св. Джузеппе Москати, мирянина, доктора (1880-1927).
Джузеппе родился в городе Беневенто, в семье адвоката. В 23 года он окончил с отличием медицинскую школу в Неаполе и начал свою врачебную практику. Уже в это время его мужество и самоотверженность не могли не вызывать восхищения.
В 1906 году, во время извержения Везувия он спас множество стариков – пациентов больницы для престарелых. Здание обрушилось через минуту после того, как доктор Джузеппе вывел из него последнего человека. В 1911 году он, рискуя жизнью, боролся с разразившейся в городе эпидемией холеры. В том же году он получил ученую степень и стал заведующим кафедрой химической физиологии Неапольского университета. С этого момента и до конца жизни Джузеппе Москатти сочетал медицинскую практику с преподаванием и научной работой.
Но при всей своей занятости он всегда находил время для Бога. Он ежедневно бывал на мессе и причащался. « Иисус, любовь моя! – писал он в дневнике. – Твоя любовь делает меня совершенным, Твоя любовь делает меня святым, обращает мое сердце ни к одному человеку, а ко всем живым существам, к безмерной красоте всех созданий, сотворенных по Твоему образу и подобию». Исцеляя телесные недуги, Джузеппе Москати заботился и о здоровье души, утверждая, что «нужно сначала спасти душу, а потом уже – тело». В 1912 году Джузеппе Москати принес обет целомудрия. Он хотел вступить в орден иезуитов, но знакомый священник-иезуит убедил его, что его призвание – лечить людей, оставаясь в миру.
Джузеппе лечил бедняков, бездомных, а также монахов и священников, не беря с них платы. Иногда, выписывая дорогое лекарство, он тайком клал под подушку пациенту свои собственные деньги. Им восхищались не только больные, но и его студенты, многие из которых стали ходить на мессу – ради удовольствия пробыть еще какое-то время в обществе любимого профессора. С некоторыми своими учениками Джузеппе Москати общался долгие годы, оставаясь не только профессиональным, но и духовным их наставником, поддерживая их в трудную минуту. «Что бы ни случилось, помни: Бог не оставляет никого. Чем острее ты чувствуешь одиночество и обиду, чем сильнее ощущаешь себя отверженным, готовым уже сломаться под грузом несправедливостей, тем яснее ты сознаешь в себе некую таинственную могущественную силу, которая поддерживает тебя, делает тебя способным творить добро… Это – сила Бога».
Джузеппе Москати умер в возрасте 46 лет, у себя дома, после обычного рабочего дня в университете и госпитале.

Молитва к святому Джузеппе Москати:
«Возлюбленный доктор Москати, истинный пример для всех медиков-христиан, трудясь в своей профессии, ты всегда заботился о теле и душе каждого пациента. Обрати свой взор на нас, ищущих твоего небесного заступничества, и испроси для нас телесное и душевное здоровье и причастность к вечным радостям. Умерь боль страждущих, дай покой больным, утешь терзаемых и верни надежду отвергнутым. Пусть юноши найдут в тебе идеал, взрослые – пример, старики – успокоение, а умирающие – надежду на вечное спасение. Будь для всех нас образцом трудолюбия, честности и милосердия, чтобы мы могли исполнять наш христианский долг и славить Бога, нашего Отца. Аминь».

Также отмечается память св. Зенона Веронского (372), св. Юлия, Папы (352), св. Константина (517), св. Альферио, аббата Солерно (1050), св. Дамиана Павийского, епископа (711), св. Давида Урибе Веласко, мученика (1927), св. Эркембодона, епископа Теруанна (742), св. Фердинандо Португальского и Элевтерия Платийского, мучеников (1257), св. Лоренцо, священника, св. Сабы, мученика (372), св. Терезы Иисуса, монахини-кармелитки (1920), св. Виссии Фермской, мученицы (250).

@темы: святость, медицина, восхищение, духовность, врачи, Италия, красота

---

Уф!

1) Откуда-то взялась досадная простуда...Так всегда бывает...Зато Луг, наконец-то, сменил гнев на милость, и, возможно, удастся отправздновать Белтейн

2) Посмотрела необыкновенный силы фильм об итальянском враче Джузеппе Маскатти, как я поняла, Папа Римский Иоан Павел второй возвел в ранг новых святых за огромный вклад в развитие медицины в Италии, этот человек того достоин! Многим врачам неплохо было бы поучиться такому мужеству и самоотверженности!

3) Номинацию отстой столетия я бы отдала фильму "9 рота", на который случайно вчера вечером наткнулась, переключая каналы, из анонса другого фильма, поставленного по Стругатским, видно, что это будет такой же брат-близнец. Точно подмечено, "на детях гениев природа отдыхает"

4) Ронни О Салливан позорно вылетел на стадии 1/8 чемпионата мира по снукеру, проиграв какому-то молодому игроку, причем, помоему, даже и не особо стремился выиграть.

5) Делала сегодня 15-минутную зарядку, а потом полдня носилась по хозяйственным делам, как электровеник, теперь еле стою на ногах , но оптимизма не теряю. Переделала не все дела, так что вечером кое-что еще останется на закуску.

З.Ы. думаю, что мама в восторге от поездки в Вену.

@темы: дела, не надо лучше, я, погода, впечатления, эмоции

---

меня посетила идея

Давай напишем какой-нибудь совместный рассказ из серии фентази, эльфов, гномов, орков и того подобного. Идеи приветствуются

@темы: творческий подъем

---

Москва-Вена

Самое гадкое - ждать и догонять...Жду от мамы звонка из Вены, самое смешное, если по какой-то причине у нее не будет роуминга...

@темы: родственники, путешествия